Вирджиния Клео Эндрюс - Цветы на чердаке

– Послушайте же: ваш дед теперь настолько болен, что он прикован к постели весь день. Ему даже не разрешают сидеть в кресле-каталке. Доктора говорят, что он долго не протянет, несколько дней или максимум несколько недель. В тот день, когда он умрет, я сама поднимусь к вам, отопру вашу дверь и сведу вас вниз по ступенькам. У меня будет достаточно денег, чтобы послать вас всех четверых в колледж, а тебя, Крис, в медицинскую школу. А ты, Кэти, ты сможешь снова брать уроки балета. Я найду Кори лучших учителей музыки и для Кэрри сделаю все, что она пожелает. И вы собираетесь зачеркнуть эти годы страданий и лишений, не дождавшись награды, – и именно теперь, когда вы почти достигли цели! Вспомните, как вы часто смеялись и говорили о том, что бы вы сделали, получив в наследство столько денег, что не придумаешь, на что их и истратить. Припомните все наши планы… наш дом, где мы могли бы снова жить все вместе. Не бросайте это все в тот самый момент, когда мы вот-вот победим, из-за того, что у вас недостает терпения продержаться еще чуть-чуть. Вы говорите, я развлекалась, пока вы страдали! Да, это так. Но я и заплачу за это десятикратно!

Должна признать, что я была тронута, и мне уже хотелось отбросить недоверие. Я склонялась к тому, чтобы поверить ей вновь, однако в глубине души жил смертельный страх и подозрение, что она опять врет. Разве она не говорила с самого начала о том, что ее отец при последнем издыхании… сколько уже лет он при последнем издыхании!

Не крикнуть ли тебе в лицо, мама, что мы не верим тебе больше?

Я хотела так ранить ее, чтобы она истекла кровью от этой раны, узнав, как мы страдали от наших слез, изоляции, одиночества, не говоря уже о наказаниях. Но Крис смотрел на меня угрожающе, и я устыдилась. Неужели я не могу поступать по-рыцарски, как он? Неужели я открою рот, не обращая на него внимания, и прокричу о том, как бабушка наказывала нас по пустякам? По непонятным причинам я промолчала. Может быть, мне хотелось защитить близнецов, чтобы они не узнали слишком много. Может быть, я ждала, пока Крис заговорит первый.

Он пристально смотрел на нее с мягким состраданием, забывая и смолу в моих волосах, и недели без пищи, и мертвых мышей, которых он так вкусно готовил с солью и перцем, и даже избиение. Он стоял рядом со мной, его рука слегка касалась моей. Он весь дрожал в нерешительности, в глазах его была мука надежды и отчаяния, и в этот момент наша мама заплакала.

Близнецы подползли поближе и уцепились за мою юбку, когда мама рухнула на ближайшую кровать, рыдая и колотя кулаками по подушке, совсем как ребенок.

– Ах, какие вы бессердечные и неблагодарные дети, – причитала она жалобно. – Что вам стоит сделать это для меня, вашей собственной матери, для единственного человека в мире, который вас любит! Заботится о вас! Я пришла к вам такая радостная, я была так счастлива вернуться к вам, я спешила сообщить вам добрые вести, чтобы мы порадовались всей семьей! А вы? Вместо этого вы напали на меня с обвинениями. Как это несправедливо! Чего мне стыдиться? Ведь я делаю как лучше, а вы все равно не верите мне!

Она словно опустилась до нашего уровня, плача в подушку, совсем как я несколько лет назад и как Кэрри сегодня утром.

И помимо своей воли мы с Крисом тотчас были поражены раскаянием и жалостью. Все, что она говорила, было чистой правдой. Конечно же, именно она – тот единственный человек, который любит нас и заботится о нас, и в ней наше спасение, и наша жизнь, и наше будущее, и наши мечты.

Мы подбежали к ней, Крис и я, и обняли изо всех сил, умоляя о прощении. Близнецы не произнесли ни слова, лишь смотрели.

– Мама, ну пожалуйста, не плачь! Мы не хотели обидеть тебя! Нам просто жаль, честное слово! Мы останемся. Мы верим тебе. Наш дед уже почти что умер, ведь должен же он когда-нибудь умереть, правда?

Но она рыдала и рыдала так безутешно!

– Поговори с нами, мама, ну пожалуйста! Расскажи нам твои добрые вести. Мы все хотим знать, хотим порадоваться вместе с тобой. Мы наговорили тебе всякой всячины, потому что ты покинула нас и не сказала зачем. Мама, ну пожалуйста, пожалуйста, мама.

Наши просьбы, наши мольбы и слезы наконец тронули ее. Кое-как она села и промокнула глаза белым льняным носовым платочком, обшитым по краям пятью дюймами прекрасных кружев и с монограммой буквы «К».

Она оттолкнула Криса и меня, отстранила наши руки, едва касаясь, словно они жгли ее, и встала на ноги.

Теперь она избегала смотреть нам в глаза, в наши умоляющие, взывающие о помощи, заискивающие глаза.