Вирджиния Клео Эндрюс - Цветы на чердаке

У меня за спиной стоял Крис и ждал.

– Ну, – спросил он, когда я поникла, ничего не говоря, – и на сколько же они выросли?

Прежде чем повернуться к нему, я быстро вытерла слезы и посмотрела ему в глаза:

– На два дюйма.

Мой голос звучал бесстрастно, но в моих глазах была боль, и Крис увидел это.

Он шагнул ближе, обнял меня и прижал мою голову к своей груди, и я заплакала, просто заорала.

Я ненавидела маму за это! Действительно ненавидела ее! Она знала, что дети как растения, им нужен солнечный свет, чтобы расти. Я дрожала в объятиях своего брата, стараясь уверить саму себя, что, как только мы будем на свободе, они снова станут красивыми. Станут, конечно же станут, они вернут, они нагонят потерянные годы, и едва лишь их вновь коснется солнечный свет, они рванут расти без удержу, как сорная трава, так и будет, да-да, так и будет.

Это они, эти долгие дни взаперти, сделали их щеки такими впалыми, а глаза такими запавшими. Но ведь все это исправимо, правда?

– Ну, – начала я хриплым, прерывающимся голосом, продолжая цепляться за единственного человека, которого все это, кажется, заботило, – так все-таки что правит миром – деньги или любовь? Нашим близнецам надо побольше любви, и мы еще увидим, что они выросли на шесть, семь или даже на восемь дюймов, а не на два.

Мы с Крисом направились в нашу мрачную тюрьму перекусить, и, как всегда, я послала близнецов в ванную вымыть руки, ведь им только мышиных микробов и не хватало, чтобы подвергнуть свое здоровье опасности.

Мы спокойно сидели за столом, поедая сэндвичи и глотая тепловатый суп и молоко, и смотрели, как телевизионные любовники встречаются, целуются и строят планы побега от своих уважаемых супругов, как вдруг дверь в нашу комнату отворилась. Я не хотела отворачиваться от телевизора и пропускать дальнейшие события, но все же оглянулась.

Большими шагами весело вошла в комнату наша мама. Она была одета в красивый легкий костюм, отделанный мягким серым мехом по манжетам и воротнику.

– Мои дорогие! – В ее приветствии было столько энтузиазма, но никто из нас не подпрыгнул, увидев ее, и она остановилась в нерешительности. – Вот и я! Разве вы не рады? Ах! Если бы вы знали, как я рада видеть всех вас. Я так скучала по вам, и думала о вас, и мечтала о вас, и привезла множество подарков – я их так тщательно выбирала. Просто не могла дождаться, когда вы увидите их! Мне пришлось покупать их украдкой – как могла я объяснить, зачем мне детские вещи? Я хотела сообщить, где пропадала так долго. Я правда хотела сказать вам, почему я вас покидаю, но все было так запутанно. И я не знала точно, на сколько я уезжаю. А вы хотя и скучали по мне, но ведь о вас заботились, правда? Вы же не страдали?

Страдали ли мы? Или только скучали по ней? Да кто она такая, в конце концов? Идиотские мысли приходили мне в голову, пока я разглядывала ее и слушала, как четверо спрятанных детей могут осложнять жизнь другим людям. И хотя мне не хотелось признавать факт ее существования, хотелось вычеркнуть ее вновь из реальности своего мира, я заколебалась, наполняясь надеждой, что смогу полюбить ее снова, что снова буду доверять ей. Крис встал и заговорил первым, и его юношеский голос то и дело срывался с высоких нот на глубокие мужественные тона.

– Мама, ну конечно же мы рады, что ты вернулась! Ну да, мы скучали по тебе! Ты напрасно уезжала так надолго, неважно по каким запутанным причинам.

– Кристофер, – сказала она, широко раскрыв глаза от удивления. – Ты говоришь не своим голосом.

Ее глаза перебегали с него на меня, потом на близнецов. Оживление покидало ее.

– Кристофер, что-нибудь неладно?

– Неладно? – переспросил он. – Мама, а что может быть хорошего в этой жизни взаперти? Ты сказала, я говорю не своим голосом, а посмотри на меня хорошенько. Разве я все еще маленький мальчик? Посмотри на Кэти – разве она все еще дитя? Посмотри подольше на близнецов, особенно обрати внимание на то, как они подросли. А затем взгляни снова на меня и скажи мне прямо в глаза, что мы с Кэти по-прежнему дети, к которым можно относиться снисходительно, ведь мы ничего не понимаем во взрослой жизни. Но мы не ленивые бездельники, нет. Мы не били баклуши, пока ты на свободе наслаждалась жизнью. Мы с Кэти читали книги. И в них мы прожили миллионы жизней… Это наш искусственный способ почувствовать свою сопричастность с жизнью.

Мама хотела перебить его, но Крис заглушил ее слабый заикающийся голос. Он бросил презрительный взгляд на ее многочисленные подарки.