Вирджиния Клео Эндрюс - Цветы на чердаке

– Откройте эти подарки, которые я выбирала с такой любовью, – сказала она холодно, но в голосе все еще слышались подавленные рыдания. – А потом скажите, думаю я о вас, люблю вас или нет. Скажите мне потом, что мне наплевать на ваши нужды и интересы, что я не стремлюсь удовлетворить малейшую вашу прихоть. Скажите мне тогда, что я думаю только о себе и не забочусь о вас.

На ее щеках остались темные подтеки размазанной косметики. С губ стерлась яркая губная помада. Волосы, обычно уложенные аккуратной шапкой, были в полнейшем беспорядке. Она явилась к нам в комнату как некое видение совершенства, теперь же скорее напоминала сломанный манекен.

Но почему мне все время казалось, что она – актриса, усердно играющая роль? Она смотрела на Криса, не обращая ни малейшего внимания на меня. А близнецы – да они могли бы с таким же успехом находиться в Тимбукту, так мало ее волновало их благополучие и чувства.

– Скоро твой день рождения, Кристофер, и я заказала тебе новый комплект энциклопедий, – выдохнула она, легкими касаниями стараясь стереть пятна косметики с лица. – Именно такой комплект ты всегда хотел – просто уникальный, отлично изданный, в переплетах из настоящей красной кожи, с золотым тиснением двадцать четвертой пробы и в футляре в полдюйма толщиной. Я пошла прямо в издательство и заказала его специально для тебя. Они внесли в список твое имя и дату, но пришлют его не сюда, а то увидит кто-нибудь.

Она с видимым усилием сглотнула и убрала свой нарядный носовой платок.

– Я столько думала, какой подарок тебе понравится, ведь я всегда дарю тебе что-нибудь, что пригодится для твоего образования.

Кажется, Крис был ошарашен. Игра противоречивых чувств отразилась в его взгляде – смущенном, растерянном, изумленном и даже беспомощном. Боже, как же он любил ее, даже после всего, что она сделала.

Я была настроена решительно и определенно. Я пылала гневом. Теперь она вытащила на свет Божий эту уникальную кожаную энциклопедию, отделанную золотом, которое годилось бы кому-нибудь на зубы! Такие книги, должно быть, стоят больше тысячи долларов, может быть, две или три тысячи! Почему же она не отложила эти деньги, чтобы забрать нас отсюда? Я хотела завопить, как Кэрри, от такой несправедливости, но тут увидела, что в голубых глазах Криса что-то потухло, и это заткнуло мне рот. Он всегда мечтал о таком уникальном комплекте энциклопедий в красных кожаных переплетах. И она уже его заказала, а деньги сейчас для нее ничего не значат, ведь дед и правда может умереть не сегодня завтра, а значит, ей не надо будет ни платить за квартиру, ни покупать дом.

Мама почувствовала, что я сомневаюсь. Она подняла голову высоко, как королева, и направилась к двери. Мы еще не открыли свои подарки, но она не осталась посмотреть, понравятся ли они нам. Я ненавидела ее, но почему же тогда вся моя душа исходила слезами? Я больше не любила ее… нет, не любила.

Подойдя к двери и открыв ее, мама повернулась и сказала:

– Когда вы подумаете и поймете, какую боль вы причинили мне сегодня, когда вы будете снова относиться ко мне с любовью и уважением, вот тогда я приду. Не раньше.

Итак, она пришла.

Итак, она ушла.

Итак, она была способна прийти и уйти вновь, даже не дотронувшись до Кори и Кэрри, не поцеловав их, не поговорив с ними, едва взглянув на них. И я знала почему. Она не могла смотреть на них, не могла видеть, во что обошлась близнецам ее погоня за богатством.

Они соскочили со стола и подбежали ко мне, цепляясь за мою юбку и заглядывая мне в лицо. Их маленькие личики выражали тревогу, и они внимательно вглядывались в мое лицо: если я счастлива, то, значит, и они могут быть счастливы тоже. Я встала на колени, расточая им ласки и поцелуи, чего не удосужилась сделать она, или она просто не могла ласкать того, кого так обездолила.

– Мы, наверное, выглядим смешно? – спросила Кэрри обеспокоенно.

– Ничего подобного. Вы с Кори просто немного бледные, вы ведь так долго без свежего воздуха.

– Мы сильно выросли?

– Да-да, конечно. – Я улыбнулась, скрывая свою ложь.

Притворяясь веселой, с фальшивой улыбкой на лице, которую я надела на себя, как маску, я села на пол с близнецами и Крисом, и мы все четверо принялись разворачивать наши подарки, как будто в Рождество. Все было так красиво завернуто в дорогую бумагу или в золотую и серебряную фольгу и перевязано огромными шелковыми бантами всех цветов.

Разрывая бумагу, развязывая банты и ленты, открывая крышки коробок, вытаскивая изнутри ткани… мы увидели чудесные наряды для каждого из нас. Глядите, новые книжки, ура! Посмотрите, новые игрушки, игры, головоломки, ура! Это мне, о, а это мне, вот эта большая-пребольшая коробка сладостей из кленового сахара, они сделаны точно по форме листьев! Здесь перед нами была представлена воочию ее забота о нас. Должна признать, она знала нас хорошо, наши вкусы, наши хобби – все, кроме наших размеров. Этими подарками она расплатилась с нами за все эти долгие, вычеркнутые из жизни месяцы, когда мы были оставлены на попечение злобной бабушки, которая куда охотнее увидела бы нас мертвыми и похороненными. И она знала, какая у нее мать, знала! Этими играми и головоломками она хотела откупиться от нас, выпросить наше прощение, потому что в глубине сердца понимала, какое ужасное дело творит.