Кейт Эберлен - Скучаю по тебе

— К своей подружке по караоке? — Я встретила его гневный взгляд с тем же выражением.

Это его удивило. У него словно на лице было написано: «Кто тебе сказал?!» Внутри я торжествовала.

— А какая она, Энн? — спросила я Хоуп.

— Она любит клубничный чизкейк, — ответила Хоуп.

По правда говоря, Энн была для нас просто находкой, как я выяснила в следующий выходной, когда она пригласила нас в гости. Муж у нее умер от сердечного приступа во время финального заезда на скачках в Сандаун-парке. Когда лошадь, на которую он поставил, пересекала финишную прямую, он испустил последний вздох.

— Так что, можно сказать, он умер счастливым, — проговорила Энн. — И потом, все мы рано или поздно умрем.

А Энн осталась с выигрышем. Теперь у нее был новенький отдельный дом, красная «Мазда»-кабриолет, которую она разрешила водить моему отцу, как только их отношения перестали быть тайной. (Я так и не поняла, сколько их отношения длились до этого, и решила не выяснять.) Но круче всего был музыкальный автомат, который стоял у Энн на кухне. Самый настоящий, с дизайном времен пятидесятых, только он проигрывал не пластинки, а компакт-диски.

— Хоуп может приходить сюда столько, сколько захочет, — сказала Энн.

Конечно, на тот момент она еще не знала, что Хоуп все понимает буквально, она просто хотела поддержать отца. Я этого не понимала, мне казалось, в их отношениях он выигрывает гораздо больше, чем она, но отцу удавалось привести себя в порядок и показать с лучшей стороны, когда это ему было нужно.

Энн считала, что жить нужно сегодняшним днем, беря от жизни все по максимуму, и, пожалуй, отцу именно это и было сейчас нужно. Она была, безусловно, заметной женщиной. Копна платиновых волос, каждый день новое облегающее платье. По ее словам получалось, что ей, как и отцу, пятьдесят один год, но кожа на ее шее говорила о том, что она в этом возрасте пребывает уже не первый год. Хотя Долл уверяла меня, будто от избытка ультрафиолета кожа на шее действительно старится быстрее. Ее можно было бы назвать вульгарной, с этой ярко-розовой помадой, глубоким декольте и жирной складочкой, выпиравшей над утягивающим бельем. С ее глубоким смехом, запахом сигарет, который она приносила в дом, она была полной противоположностью моей мамы.

Но я решила, что Энн — это хорошо, и старалась не замечать ее попыток втереться ко мне в доверие, заговорщически шепнуть, положив пухлую, унизанную кольцами руку мне на плечо:

— Твой папа говорит, что даже и не знает, как бы он без тебя справился.

Потому что я-то точно знала: отец на такие слова был не способен.

Это Энн нашла в журнале статью, где говорилось о том, что, вероятно, у Альберта Эйнштейна был синдром Аспергера. И это было очень умно, потому что теперь отец мог не только говорить о болезни Хоуп открыто, но даже хвастаться ею.

2001 г.

ГУС

Утро начиналось как обычно, ну, разве что мы старались не опоздать — был первый день интернатуры. Мы начинали работать в больнице, практически как самые настоящие врачи. Мне посчастливилось сразу попасть в отделение скорой помощи — у меня, как и у моих пациентов, вопрос стоял ребром. И если я был не способен иметь дело с покалеченными людьми, то лучше уж узнать об этом как можно раньше. Оказалось, что меня не тошнит при виде раздробленной руки рабочего со стройки или гноящихся ран на заднице старика, которого обнаружили привязанным к стулу в одном халате посреди квартиры, полной голубей и старых газет.

Но вот чего ни я, ни Люси не ожидали — так это того, как тяжело быть все время под пристальным вниманием окружающих и делать вид, будто знаешь, что делаешь. И рядом нет твоих однокурсников, с расслабленным черным юмором обсуждающих урок в анатомичке. Здесь все было по-настоящему. В первый же вечер мы пришли домой изможденные и хотели было заказать еду в соседнем индийском кафе, но Люси вовремя спохватилась, что завтра от нас будет такой душок, что бедным пациентам, которым и так плохо, от нашего присутствия станет еще хуже. Так что мы поужинали тостами с сыром.

— Ну и как у тебя все прошло? — спросила Люси, когда мы бухнулись на диван.

— Никто не умер, — ответил я. Это было распространенное клише у студентов-медиков, но вдаваться в подробности прошедшего дня сил не было абсолютно.

К моему изумлению, пациенты педиатрического отделения поликлиники показались Люси почти невыносимыми.

— Понимаешь, тебя никто не предупреждает, что помимо больных детей тебе придется иметь дело с их родителями. Сегодня один папаша устроил у психиатра форменную истерику, а я сидела в коридоре, смотрела за его ребенком и делала вид, будто не слышу, как он там орет… Я не знала, что делать и куда деваться. Просто бестолочь какая-то!