Кеннет Грант - Против света

Дядя взглянул на меня с горьким лукавством. Я заподозрил какой-то подвох. Хочет ли он отвлечь мое внимание такой детской уловкой? Тень беспокойства омрачила его черты. Я почувствовал нечто вроде облегчения, заслышав приближающиеся шаги в вестибюле. Их сопровождал странный звук, словно по паркету волокли что-то тяжелое. Шум затих за дверью. Я ожидал, что она откроется, и приготовился к встрече — наверняка неприятной. Но ничего не произошло. Доносилось лишь назойливое тиканье расписных старомодных часов, которые я только сейчас заметил в затененном углу нашей комнаты. Маятник астматически хрипел в старинном каркасе; звук был такой, словно человеческие кости методично соединялись друг с другом, собираясь в скелет, скрытый в ящике, похожем на гроб. Заглянув внутрь, я увидел копию открытого шкафа, в котором Кроули замуровал ритуальную жертву.

Готовилась ли еще одна? Задержалось ли время на целый век? Я отвлекся от тревожных мыслей, когда заметил, что дядя Фин неважно себя чувствует. Мне казалось, что это моя вина; внезапно мне страстно захотелось защитить его. Лицо его оплыло, глаза потускнели, жизнь из них почти испарилась.

Мы ждали, от волнения затаив дыханье. Дверь отворилась. На пороге стоял Огюст Буше. Казалось, он удивлен не меньше нашего. Удивлен и смущен. Ступив вперед, я распахнул дверь, приглашая посетителя войти. Дядя Фин был заметно потрясен. Мне это напомнило случай, когда Обри Сен-Клер увидел, что очертания доктора Блэка растворяются у него на глазах, и тут же очутился в болотном логове крокодила. Возможно, теперь доктор собирался вернуться домой. Только сейчас я догадался, почему дядю так занимала книга Стормлина «Этиология болот». Понятно, отчего человек с такими интересами, как дядя Фин, отыскал родственную душу в исследователе, который провел большую часть жизни в районах, населенных крокодилами.

Дяде Фину столь неожиданно стало дурно, я даже не успел заметить, что творится на пороге, хотя и был смутно уверен, что в комнату так никто и не входил. Улыбающийся двойник мсье Буше исчез, но осталась его ноша: мешок с костями! Дядя Фин пришел в себя в ту минуту, когда я обнаружил, что же таится в мешке. Он решительно принялся извлекать кости, и я, наблюдая, какое нездоровое восхищение они у него вызывают, не сразу заметил, что на месте, где находился первый мешок, стоит теперь второй. Вновь послышалось гулкое эхо шаркающих шагов, извещающих о появлении призрачного посетителя. Дядя Фин снова встревожился и приказал мне закрыть и запереть дверь. Не отрывая глаз от второго мешка, он прикоснулся к моей руке. Застыв на месте по его приказу, я мог лишь беспомощно наблюдать, как разворачивается жуткий кошмар.

Я был абсолютно убежден, что ко всему этому прича-стен Кроули, и где-то в глубине, ниже Великой Пирамиды в тени Моккатамских гор гигантская грибница расползается под древним городом Эль-Фостат, тянется из болот в дельте Нила. Протискиваясь вверх в поисках дневного света, щупальца и кости вздымаются, пробивая землю, расшвыривая песок, чтобы появиться среди бела дня на Чен-сери-лейн — в тот самый момент, когда молодой человек выходит из заведения Огюста Буше и сворачивает на Хай-Холборн.

И тут с немыслимым грохотом перед нами разверзлась мостовая. Дядя Фин заглянул в трещину.

— Ты знаешь, что будет дальше, — произнес он устало. — Когда мы вернемся, кости будут отплясывать веселую джигу в квартире Алистера… или лучше сказать — в квартире графа Звереффа?

Он подобострастно поклонился невидимому призраку. Я вопрошающе взглянул на него.

— Алистер — первая из нечистых жаб, — ответил он на мой невысказанный вопрос. — Давай спустимся, и я познакомлю тебя со второй.

Он сжал мою руку, и мы прыгнули вниз.

После его слов, произнесенных на краю расщелины, я ожидал, что мы опять спустимся по плиточным ступеням, выделяющим зловонную жижу. Ожидал снова увидеть смердящую разлагающейся рыбой мерзкую пристань, к которой привязаны ялики, пьяно покачивающиеся на гребнях мягко набегающих волн. Вовсе нет. Мы нырнули в бархатную тьму, кое-где освещенную огненными вспышками, оставляющими на сетчатке жгучие следы. Я испугался, но дядя Фин остался невозмутим.

— «Не скрыта ль радость без границ в бессмысленном полете?» — прогорланил он строку Кроули, хлопая перед моим лицом гротескной парой крыльев — или то были плавники? У меня в голове завертелись пародии на его имя: финишный как финт, фисташковый как финик, фиктивный как финтифлюшка… пока я не заметил, что у меня тоже появились плавники*. Я рассекал небесные воды с тем же проворством, что и он. Внезапно Дядя Фин произнес серьезно: