Кеннет Грант - Против света

Маргарет Лизинг сказала мне, что стишок связан с Ню-Изидой, светилом, которое в древности отождествляли со звездной собакой Сириусом и упомянутой в Гримуаре жабой Оссадагова. Страшно думать о лунной жабе, ведь она связана с воспоминаниями о Желтой Твари и том месте, откуда он появился, а также с одним Верховным

Ламой из Ленга, который, как писал Лавкрафт, носит желтую маску, плохо скрывающую нечеловеческие черты. Помощник антиквара прервал мои раздумья:

— Вы непременно должны взглянуть на эти замечательные… портреты.

Последнему слову предшествовала долгая пауза, за ней последовал смешок, который он пытался заглушить, поднеся к лицу слабую влажную руку. Книга была раскрыта. По краям страниц шли серии миниатюрных портретов, по одиннадцать с каждой стороны, лица были обращены друг к другу. Между ними расходились вспомогательные магические печати и знаки с краткими пояснениями по-итальянски. Я понял, почему книга казалась чуждой, но знакомой: передо мной был Grimorio Grantiano, по слухам принадлежавший флорентийской ветви нашей семьи. Был этот экземпляр копией, или же Буше удалось выторговать драгоценный раритет, я не знал. И помощник антиквара не стал ничего объяснять.

— Смотрите внимательней, — вот и все, что он сказал. Я повиновался, и тут произошло удивительное. Мгновенно я перенесся в зону лилового тумана, печати и знаки поплыли и растянулись вокруг меня металлическим кружевом. Перемещение было столь стремительным, что у меня закружилась голова. Затем волнение утихло, очертания замерли, и я обнаружил, что стою перед огромными стальными воротами. На медальонах в центре створок я узнал копии портретов, запечатленных на полях Гримуара. Но на этот раз лица были изображены в профиль и смотрели в противоположные стороны. Носы, или, вернее сказать, рыла этих неведомых тварей стали ручками урны, лишенной крышки. Из ее глубин вздымались языки серого пламени. От них и образовался туман, столь жаркий, что меня охватил ужас. Помощник антиквара дунул на страницу, пламя угасло. Я посмотрел на него в изумлении. По-видимому, за его неприметной внешностью таились сильнейшие магические силы. Возможно, он стал для меня новым связующим звеном с Теми, кто его послал. Его очертания отступили, отдалились, стерлись.

Я слышал клацанье металла, звучную пустоту, протяжную, точно звук гонга. Она превращалась в тонкую заунывную мелодию напева дяди Фина. Я вспомнил слова, которые он говорил мне давным-давно и которые, казалось, повторял сейчас:

— В оккультизме не существует правила подводить того, кто готов к посвящению, к определенной двери. Ты и есть эта дверь. Но дверь не может открыться сама по себе, так что многие минуют ее, не заметив. Это случилось и с тобой — давным-давно. Порой она широко открыта, но тех, кто способен перешагнуть порог, что-то удерживает. Другие, еще не готовые, делают шаг, падают в пропасть, и дверь захлопывается за ними.

Перешагнув порог, я увидел дядю Фина, сидящего за рабочим столом. Перед ним лежали три карты Таро, ветхие и на вид очень древние: столь древние, что я не сразу узнал «Колесницу», «Башню» и «Луну». На голове Возничего, там, где привычно восседает краб, громоздилось странное насекомое — полупаук-полужук. Радужный панцирь и челюсти светились в сумраке кабинета. «Башня», в свою очередь, напоминала одну из тех, что я недавно видел в Тоннелях Сета, скрытых под местом, где я сейчас находился. На самом деле «Луна» была рисунком Кроули, изображавшим Пропасть с двойными пилонами, между которыми на землю сползал жук. Между башнями Кроули изобразил и китайского мудреца, сидящего в позе лотоса. Желтизной и китайской хрупкостью черт он очень походил на самого Кроули в последние годы жизни. Жук испускал алый жар и, казалось, пульсировал в согласии с насекомым, вцепившимся в голову Возничего. Я услышал голос дяди Фина, объясняющего, что послание Башен исходит от расы еще не воплощенных существ, расы, которую символизирует насекомое, невиданное на земле. Эта тварь спускается из космоса в океан человеческого бессознательного. Я понял также, что Кроули, Мудрец, был мостом, перекинутым над водами космоса. Карты намекали на такую возможность. И еще одна тайна: числа, обозначенные картами: 7,16,18 в сумме давали 41. Дядя Фин напомнил мне о заклинании из сорока одной буквы в «Некрономиконе», заклинании, отворявшем Дверь «безумному арабу» Альхазреду: «Ph'nglui mglw'nath Cthulhu R'lyeh wgah'nagl fhtagn!» Сорок один — это число DBLH, «Дьявола, Двойственного», оно происходит от корня DBL с нумерологическим соответствием 36. Изучая слово «Криксквор» с помощью каббалы, я узнал, что последовательность чисел 1—36 образует 666, число Зверя из Бездны, с которым отождествлял себя Кроули. Пока эти мысли проносились в моей голове, я догадался, что «Луна» воплощает формулу, которую однажды использовал доктор Блэк, чтобы продлить свою жизнь. Это было еще до того, как он обнаружил подлинный эликсир бессмертия. И я сам оказался на этом рисунке. Его пальцы чертили в воздухе 7-16-18, выписывая их, точно выбирая указательным пальцем: 7 1 8. Семь-восемнадцать было моим собственным «магическим» числом в иерархии, которую он постепенно открывал мне. Вытесненная шестерка и двойная единица (61) символизировали DAHNA или Лиловую Зону. Дядя дал мне экземпляр сочинения Кроули, в котором приводились ряды каббалистических соответствий. Число 41 было обозначено как «йони в виде вампирической силы». Я подумал о Маргарет Лизинг, и от огромной тени Аврид в кабинете внезапно стемнело. На лице дяди Фина мелькнула странная кривая улыбка, но он ничего не сказал.