Геннадий Прашкевич - Цветы для Чирика

Вероятно, трибуны для выступающих ставят на площади всегда на одном и том же заранее определенном месте, решил Валентин.

Тогда все более, чем понятно.

Вершина ели мешала прицелу.

Издали Валентин еще раз глянул на окна квартиры Куделькина.

Нет, решил он.

Стрелять собирались или собираются все-таки не из квартиры Куделькина. Ну, никак не из его квартиры. Я ведь мог не уехать сегодня. Я ведь мог задержаться у Куделькина еще на пару дней, а то и на неделю. Неважно, на сколько, главное, я мог задержаться и Куделькин прекрасно знал об этом. В самом лучшем случае я мог уехать в аэропорт только сегодня вечером, подумал Валентин. Более того, сопровождать меня в аэропорт мог Куделькин. По крайней мере, собирался. Еще вчера собирался. И поехал бы, если бы я того потребовал. Короче, весь сегодняшний день я мог проторчать у Куделькина. В самом деле, не болтаться же мне по митингам. Да еще в такой душный день. Вот и получается, что стрелять из квартиры Куделькина-младшего никак не могли. Это означало бы, что кто-то решился бы стрелять из квартиры прямо при мне, никакого внимания не обращая на мое присутствие.

Исключено. Полностью исключено.

Значит, стрелять собирались или собираются из квартиры крутого деда Рогожина…

Если, конечно, собирались или собираются, хмуро усмехнулся Валентин. Воображение у меня слабое. Кроме вариантов, лежащих на поверхности, ничто не идет в голову.

Пройдя под темной аркой мимо милиционеров, окинувших его цепкими взглядами, Валентин вошел во двор.

За это время ничего на площади не случилось.

Наверное, я все придумал, хмуро решил Валентин. Никто, наверное, и не собирался стрелять. Просто воображение разыгралась. Слабое оно у меня, но вот разыгралось. Мало ли зачем понадобилась Куделькину снайперская винтовка? Бизнес есть бизнес. Куделькин же занимается каким-то бизнесом, а снайперская винтовка, в конце концов, тоже является предметом купли-продажи. Да и кто может стрелять, если винтовка находится у него, у Валентина?

И это тоже был важный вопрос.

Почему снайперская винтовка «Хеклер и Кох» оказалась в его руках?

Понятно, что если по каким-то неясным соображениям его решили подставить, и если кто-то неизвестный действительно собирается в ближайшее время стрелять в митингующую толпу, то его, Валентина, должны схватить… Может, здесь. У дома. Или в самом доме… Это неважно… Хоть в аэропорту… Где бы его ни схватили, главное, что в его руках окажется «дипломат» со встроенной в него снайперской винтовкой.

И никаких оправдывающих доводов.

Никто ведь не поверит в наивный лепет о «подарке для Джона».

А если меня не думали подставлять, подумал он, если вдруг произошла какая-то странная, какая-то невообразимая ошибка, такое в жизни тоже бывает, и снайперская винтовка попала в мои руки совершенно случайно, это тоже не скрасит жизнь и никак не прояснит создавшееся положение. Все равно ведь придется доказывать, что я не имею к винтовке никакого отношения.

Бык в загоне, хмуро усмехнулся Валентин.

Наверное, я похож сейчас на быка в загоне. Куда ни беги, как ни рой землю копытами, везде загонщики. Их не видно, они бегут с наружной стороны заборов, но загон сужается и скоро загонщики появятся впереди. Они ведь только и ждут того момента, когда можно будет вдеть в его нос железное кольцо.

С кольцом в носу любой бык становится смирным. Даже самый упрямый.

Думая так, Валентин упрямо, но споро, вот именно как бык, шел темным двором прямо к знакомому подъезду, как бы впервые наблюдая бесконечно тянущийся печальный проволочный забор по левую руку, металлические проржавевшие мусорные баки под ним, и уже не видя, а только угадывая оставшуюся за спиной угрюмую кирпичную стену Архитектурного института, давно нуждающуюся хотя бы в косметическом ремонте.

Набрав код, Валентин вошел в подъезд.

Было темно и сумрачно. Он не стал вызывать лифт.

На звонки из аэропорта Куделькин-младший ни разу не ответил, значит, его нет дома или он еще не включил телефон. Впрочем, Куделькин мог просто не поднимать трубку.

Чертов «дипломат». Тоже мне, подарок для Джона!

Поднявшись на четвертый этаж, прислушался.

Наверное, в доме действительно жили в основном старики и пенсионеры. Полная тишина, нарушаемая лишь глухими отзвуками, докатывающимися сюда с площади. Часть стариков и пенсионеров сейчас, подумал Валентин, жадно прильнула к окнам и пристально вглядывается в волнующуюся толпу, как чудовищный живой лишай заполнившую площадь, внимательно вслушивается в глухой ропот, рокот, загадочное и угрожающее порёвывание этой агрессивной толпы, а другая часть стариков и пенсионеров, может, ничуть не меньшая, как всегда, дремлет, равнодушная ко всему на свете.