Геннадий Прашкевич - Цветы для Чирика

Деньги волновали Чирика.

– Сколько там? – спросил он, спрятав в карман авиабилет и документы.

Женщина нервно присела на край дивана, перекинула одну красивую ногу за ногу, и закурила:

– Откуда я знаю?

– Вы что, даже не пересчитали их?

– Какого черта? Я пришла не за этим.

– Понимаю… – кивнул Чирик сочувственно и незаметным коротким движением извлек из кармана нож.

Как только рукоять короткого крупповского ножа оказалась в руке у Чирика, он сразу почувствовал себя по-настоящему спокойным. Весь этот бред, который преследовал его всю последнюю неделю, на поверку действительно оказался всего лишь бредом. Кем бы ни был страшный человек, вытащивший меня из Москвы сюда, подумал Чирик, заказывая такое дело, он сам превращался в Чирика. То есть, в меня. Он сам становился таким же дерьмом, как я. И не хера было строить из себя гордого судью, ругаться, грозить, строжиться и плескать горячим кофеем в глаза. Никакой он там не праведник и не спаситель человечества этот страшный человек, вычисливший меня в Москве, вдруг понял Чирик. Если он привез меня в Новосибирск только ради такого несложного дела, значит, он сам дерьмо. Большое вонючее дерьмо. Значит, он сам ничем не лучше меня.

Чирик не знал, кому предназначались деньги, аккуратно сложенные в «дипломате», но теперь, приняв окончательное решение и окончательно успокоившись, он инстинктивно почувствовал, что по каким-то тайным, не совсем ясным причинам, по причинам, которые он, Чирик, вряд ли когда-либо узнает, деньги в «дипломате» почему-то не опасны, а потому, подойдя, спокойно одной рукой защелкнул замки. Весь мир дерьмо, радовался он.

– Значит, все отменяется? – баба в белом впервые взглянула на Чирика.

Взгляд у нее оказался цепким. Такая запомнит, невольно подумал Чирик. Такая все запомнит. Ишь, таращит глаза, сука. Не люблю, когда на меня таращат глаза.

– Я ухожу.

– А чего ж… Конечно… – волнуясь, но весело сказал Чирик. – Не сидеть же здесь, правда?..

Все так же весело улыбаясь, Чирик дождался, когда баба в светлом деловом брючном костюме встанет и загасит сигарету в пепельнице. Когда она это сделала и повернулась, он дважды, молча, все с той же кривоватой улыбкой на пересохших губах, ударил ее ножом.

Они доехали до Дома Ленина.

Даже не до Дома Ленина, а до часовни Александра Невского.

Возле часовни машину тормознули сотрудники ГАИ, потому что дальше весь Красный проспект был перекрыт отрядами милиции, которая особенно густо группировалась вокруг серого здания мэрии.

Пришлось свернуть на Советскую.

Уже с Советской в душной бензинной волне выбрались на Вокзальную магистраль.

Правда, к площади Ленина их все равно не пропустили.

Там, на площади, под бетонными мутантами, настороженно прислушиваясь к ораторам, как желе, глухо ворочалась, утробно постанывала, неопределенно, но агрессивно ухала грандиозная толпа, над которой, как глас победы, разносился очередной торжествующий мегафонный голос:

– Долой воров-чиновников!.. Долой пустобрехов-болтунов!.. Мы за внимание к каждому отдельному человеку!..

– Ну, разболтались. Это надолго. Ты теперь, значит, так, мужик, – повертев головой, торопливо предложил водила, явно испугавшись, что такие хорошие и легкие деньги могут обидно и быстро уйти из рук. – Ты теперь, значит, давай, как я. На полном, значит, доверии.

И нашел нужный вопрос:

– Где хотел выйти?

– На Орджоникидзе.

– Ну, вот видишь! На Орджоникидзе! Какие же тут проблемы? – обрадовался водила. – Орджоникидзе это рядом. Доплюнуть можно.

И вытянул руку:

– В доме над магазином? Над «Яхонтом»?

– Угадал.

Мельком глянув по направлению руки водилы, вытянутой в сторону дома, Валентин насторожился. Резкая короткая вспышка. Еще одна. И еще. Будто световой морзянкой в глаза кольнули. Кто-то в окне четвертого этажа, ну, может, выше, приоткрыл форточку. Нет, поправил себя Валентин. Не на четвертом. Скорее, на пятом. И не в квартире Куделькина-младшего, а выше.

Этажом выше.

В квартире крутого деда Рогожина.

Но ведь ключи у Куделькина. Он сам говорил. И даже ходил в квартиру Рогожина вчера ночью. Кто может открывать и закрывать форточки в пустой квартире, опекаемой Куделькиным? Неприятно вспомнилось вдруг то, что так мучительно не давалось памяти час назад: сломанная ель за мутантами.

– Если уж мы теперь на полном доверии, тогда, значит, так, – оживился водила. – Ты сейчас смело шагай прямо через проспект домой или куда там тебе надо, так у тебя быстрее получится, даже быстрее, если мы начнем объезжать площадь, а я, скажем, через полчаса, как договаривались, буду стоять на углу улиц Орджоникидзе и Мичурина. Ну, там, знаешь? Возле ипотечного банка. У него витрины во весь этаж. А мои номера ты теперь запомнил, не потеряешься. И цвет у моей «шестерки» заметный. Короче, буду стоять у ипотечного банка, напротив магазина, в котором инвалидам водку дают… – водила весело подмигнул.