Владимир Кулаков - Последняя лошадь

Втянешься! Скоро не перепутаешь трензеля с шенкелями, а гурту с… хомутом тебе в дышло! – Захарыч был весел и довольный каламбуром, хохотнув, продолжил цирковой ликбез. – Всякие там штамберты, кранцы, полиспасты – это тебе, конечно, вряд ли пригодится, но в разговорах где-нибудь мелькнёт обязательно. От акробатов, наверное, уже не раз слышала о копфштейнах – стойках на голове, о колоннах – «драйках, фирках». Даже выход из-за кулис на манеж – фóрганг – и тот по-другому цирковые не назовут, хоть стреляй! Привыкнешь и к крáйцерам, и ши берам. Звучит красиво, но в первом случае это всего лишь скребок для уборки звериного дерьма, а в другом – защитная решётка перед клеткой с хищниками. Сама не заметишь, как заговоришь на цирковом языке. Главное – не тушуйся. У тебя всё только начинается…

В цирке слышались звуки, похожие на выстрелы.

Накануне Захарыч показал, как надо управляться с шамбарьером. Теперь, с центра манежа, Света настойчиво пыталась сбить разложенные на барьере предметы: мячики, металлические банки из-под сгущёнки, воткнутые прутики от метлы. Получалось пока не очень хорошо. Гибкий конец шамбарьера то не долетал до предметов, то запутывался в прутиках, то на отлёте больно хлестал саму Светлану. Но она не отступала. Нужно было научиться рассчитывать дистанцию, силу хлёсткого удара, чтобы позже этим пользоваться. Опытные дрессировщики умеют с нескольких метров едва коснуться тела лошади, громко щёлкнуть, рядом не прикасаясь, но и могут жёстко наказать животное, которое озлоблено и готово напасть. Сила шамбарьера чудовищная – распороть кожу может, как острый нож бумагу…

Захарыч сразу предупредил, что шамбарьер, как последний патрон в стволе – на самый крайний случай. Если можешь обойтись, вообще забудь о нём! Есть голос, руки, твоё тело, ласка и любовь – вот основа контакта и взаимопонимания с животными. Жёсткость и жестокость – путь в никуда, успеха не жди!..

Захарыч ковырялся в инструментах. Завтра нужно было заняться расчисткой копыт. Дело не одного часа: сначала их размочи, расчисть, подрежь, лишнее щипцами откуси, подпили заусенцы – этакий маникюр для лошадушек! А их вон сколько, красавцев вороных!..

Вошла Наталья Гречаненко.

– Чаем угостите?

– А-а, соседка! Отчего же не угостить хорошего человека! Пять минут, сейчас заварю, присаживайтесь!

– А откуда вы знаете, что я хороший человек? Может я вам пришла скандал устраивать, глаза выцарапывать!

– Чем же это вам мои глаза не понравились?

Наталья села на табурет, открыла пачку сигарет и протянула Стрельцову.

– Не-е, спасибо, я курю самосад! – Захарыч достал кипятильник и опустил его в банку с водой.

– Сама садик я садила, сама буду и… курить… – как-то задумчиво и отстранённо протянула Гречаненко. – Дело тут такое… Увели вы у меня мою ассистентку, увели! Прямо из-под носу!

Захарыч сделал было протестующее движение.

– Да ладно вам, что я не вижу, не первый год за мужем! Дело тут не в вас, а то бы говорили сейчас иначе! Дело в ней самой. – Гречаненко пустила дым в потолок.

– Света – человек удивительный! У меня иногда ощущение, что она меня старше и мудрее. Есть в ней что-то такое, чего в других не отыщешь и при фонарях. Мама у неё ленинградка, блокадница, волею случая оказавшаяся в Севастополе. Светка там и выросла, но корнями отсюда. На Пискарёвке вся её родня лежит. Училась здесь в институте. Студенткой подрабатывала в цирке на вешалке. Потом распределилась хорошо, квартиру дали, маленькую правда, даже крохотную. А она вдруг финт выкинула – пришла на моё объявление устраиваться служащей по уходу за животными. Я её и взяла. Потом только разобралась кто она и что. Год просидели тут, в Ленинграде, на репетиционном, вот выпустились недавно. – Гречаненко глубоко затянулась. Сигарета затрещала и сожрала бумагу пеплом сразу на сантиметр. – Чахнет она тут. У нас в «Ревю», в основном, коллектив стабильный, люди одни и те же. Пока они на гастролях, вижу по её глазам, как она словно ищет кого-то в новых программах и не находит. Женское счастье – оно пугливое… Я не всё о ней знаю, не пускает, да и я не лезу. Впервые за последние месяцы она ожила, глаза горят. Видимо нашла то, что по душе. Вот я и пришла поговорить…

Захарыч заварил крепкий чай и разлил по чашкам. Пододвинул сахар.

– Не-ет, спасибо! Сахар вреден для балетных… – Гречаненко отодвинула картонную коробку с рафинадом. Отхлебнула янтарную жидкость. – Ого! Неплохо! Давно такого аромата не пробовала! – она снова затянулась.