Владимир Кулаков - Последняя лошадь

Пашка сгорал от ревности и безысходности. Мысль, что они в разводе и теперь ему всё равно, разила фальшью и не успокаивала ни на мгновение.

Он метался в замурованных стенах провинциальной цирковой гостиницы в полутора тысячах километров от их Васильевского и Фонтанки. Его мозг плавился в попытках что-либо логически выстроить, хоть как-то оправдать очередной полёт Валентины над их чувствами, обязанностями, в сотый раз нарушенными клятвами…

Какие уж тут обязанности у свободной теперь женщины…

Он не заметил, как сложил кораблик из письма Нателлы и вышел на улицу. Перед гостиницей текли могучие ручьи, родившиеся из тяжёлых туч. Их быстрая вода, смешанная с асфальтовым гудроном, копотью от выхлопных труб автомобилей и остатками бензина, играла радужными разводами. Пашка наклонился и пустил изломанный бумажный треугольник в это бурлящее дождливое море. Он мгновенно стал синим от растворённых чернил. Кораблик завертелся, закружился и, подхваченный потоком, помчался в неизвестность.

Пашка поднял мокрое лицо к небу. Струи ледяного дождя били по щекам и стекали под рубашку. Он не шевелился, силясь рассмотреть в сером мольберте неба хоть какой-то намёк на солнце.

«Нужно, сынок, просто ещё раз немного потерпеть… Ещё раз…»

Недомогание он почувствовал ещё накануне в гардеробной, упаковывая реквизит. Гастроли в этом городе он закончил. До прихода очередной разнарядки у жонглёра Павла Жарких неожиданно образовался двухнедельный, так называемый, «простой по месту работы». Не тратя времени, он решил съездить к Захарычу. У отдела формирования программ всё никак не находилась возможность их соединить в одном коллективе.

До места, где сейчас находился Стрельцов и его конный ансамбль «Казбек», Пашка добирался сутки. В плацкартном вагоне парня ломало, знобило. Он то и дело просил у проводницы чай. Пару раз она приносила ему таблетки от головной боли. В цирке у Захарыча Пашка появился заметно хворый и с температурой.

Программа, что гастролировала в этом городе, была немногочисленной, цирковая гостиница – просторной, многие номера пустовали. Пашке выхлопотали приличный одноместный номер, куда он и поселился.

Зная, что Жарких часто наведывается к Захарычу, а теперь, скорее всего, будет работать с ним в программах постоянно, в этот цирк напросилась и Серебровская. Она прослышала об изменениях в семейной жизни Пашки. Нателла решила, что это – шанс! Отчим, как всегда, сделал для неё нужную разнарядку одним телефонным звонком.

У Нателлы до этого наметилась личная жизнь с Васиным. После долгих лет ухаживаний она ему как-то ответила взаимностью. С тех пор стали жить вместе, не расписываясь. Игорь светился от счастья. Он почувствовал себя семейным человеком. Васин постоянно говорил о свадьбе, Нателла от этой темы уклонялась. Она стала ещё более сдержанной, холодной и подчёркнуто строгой. Васина это только подстёгивало….

Узнав, что приехал Пашка, Серебровская в первый же день явилась к нему и бросилась на шею. Он едва успел уклониться от её жаждущих губ. Расстрельный поцелуй пришёлся в лоб.

– Жара! Да ты горишь!

– На то и жара…

…Пашка болел страшно, до обмороков. Который день его носило в беспросветных волнах пульсирующего сознания. Он на мгновение вырывался на свет, чтобы сделать глоток реальности, и снова погружался в черноту болезненного небытия.

Ему виделось, что он с училищными ребятами сидит в сауне, задыхается от нестерпимого жара, пацаны этого не замечают, а крикнуть им нету сил. Язык и тело внезапно онемели. С него льёт пот в три ручья. Сердце сейчас остановится!.. Нателла хохочет в лицо: «Ну, что Жара! Теперь ты понимаешь, что такое настоящая жара?» Рядом ржущий Васин. «Помнишь, как ты меня тогда? Вот теперь сам сагбачá! Сам щенок!..»

Он приходил в себя, понимал, что влага горячими струйками в самом деле течёт с его груди и живота. Неимоверным усилием воли в полубреду опрокидывал подушку на сухую сторону и вялыми ногами помогал себе перевернуть промокшее одеяло…

Захарыч метался между цирком и гостиницей. Он отпаивал Пашку малиновым чаем с калиной, горячим молоком с маслом и мёдом. Натирал то барсучьим, то медвежьим жиром, но пока мало что помогало. Пару раз приносил куриный бульон, но Пашка отказывался. Проводя сухим языком по спёкшимся губам, он постоянно просил пить. Захарыч был встревожен не на шутку. Его седые всклоченные волосы и свалявшаяся борода только подчёркивали панику старика. Глаза скорбными синими фонариками прятались в почерневших впадинах глазниц.