— Михаил Семенович, одного не пойму — почему капитан Астафьев не знал о Михайлове? — задал вопрос Растрига.
— Он все прекрасно знал. Скажу больше — он единственный, кто знал, кроме меня, что генерал в отставке. Единственный вопрос, который мне задал Астафьев, это где служит генерал. Я ответил, что он в отставке. Зачем ему понадобилось сообщать, что в части был неизвестный гражданский, которого он найти не может? Не понимаю.
— Ну, с этим я разберусь. Астафьева я забираю с собой. Считаю, что вы, Михаил Семенович, поступили абсолютно правильно, пригласив Михайлова, он не посторонний для армии человек. Удачи вам, полковник Сухоруков.
— Уже не пока?
— Уже не пока, полковник, — ответил Растрига, — я бы не недельную, а двухнедельную дозу витаминов вкатил, — рассмеялся он.
Сухоруков проводил гостей и вздохнул: «Ну и денек сегодня»…
* * *
От порхало лето стрекозами, от стрекотало и отпрыгало кузнечиками, отцвело ромашками, васильками и клевером. Пожелтели луга меж сопок в долинах, плачут примороженные инеем на солнце. Лишь тонкий желтый стебелек колышется ветром, все машет на прощанье ушедшему лету.
Потемнела изумрудная зелень сопок, готовясь к зиме, насытились соком иголочки сосен, кедров и ели. Только местами вспыхнут багрянцем и золотом березка с осиной, но сейчас и этого нет — облетела листва. Точно писал поэт:
Лес, тайга, Сибирь родная,
Сосны, кедры и листвяк.
Здесь березка листовая
Разместилась кое-как.
Необъятные просторы,
Белки, соболь и медведь,
Вдаль направленные взоры
Могут птицей улететь.
И вернуться через сутки,
Не нащупав край тайги,
Только северные утки
Знают кромку той земли.
Михайлов иногда стоял по утрам на берегу реки, словно провожал течение взглядом. Не только сопки, но и река потемнела, даже мелководье на бродах не искрится на солнце. Хмурится природа, ждет суровую зиму. Осенние дожди кончились, теперь уже пойдет снег, но еще растает и только следующий покроет землю белым покрывалом.
Борис вздрогнул от прикосновенья — подошла Светлана.
— Соскучилась? — спросил он.
— Потеряла, никак не могу привыкнуть, что ты ходишь сюда по утрам. О чем задумался?
— Ни о чем… обыкновенная лирика накатилась, стихи вспоминаю, — ответил Борис.
— Почитай, — попросила Светлана.
Он прочел:
Речка тихая в печали
Проплывает по тайге,
Берега ее венчали
Ивы утром на заре.
Застилали гладь туманом,
Скрыв от взора водопой,
Лишь таймень там капитаном
Ходит в нерест на постой.
Забурлит она, бывало,
Серебристой чешуёй,
То лишь хариус устало
Метит дно её икрой.
И опять плывет в томленье
Среди сосен и берез,
Кружат сопки то теченье
По тайге петлей всерьез.
Пообщается с медведем,
Напоит бурундука,
Зайца, соболя приветим,
Подсказала мне река.
Грустно осенью дождливой
Пробегать среди холмов,
Ждать зимы неумолимой
И покрова снежных снов.
Говорить с немою рыбой —
Что за бред, одна тоска,
Лед сковал сплошною глыбой,
Успокоилась река.
Утро доброе, проснулась —
То весна зовет ручьем,
Счастьем быстро захлебнулась
Речка тихая потом.
— Точно, про нашу речку написано, здорово! Чьи стихи? — спросила она.
— Авторские, — ответил Михайлов, — пойдем — холодно.
Светлана-таки не поняла толком — то ли ее муж автор, то ли кто другой. Пошла рядом, взяв Бориса под ручку. Оба увидели копошившуюся в своем огороде Василису.
— Интересно, что она там делает? — он помахал ей приветственно рукой.
— Не видит, а если и видела, то все равно не ответит, — пояснила Светлана, — живет изгоем — сама ни к кому не ходит и ее не навещают.
— Чего так?
— Не знаю, — пожала она плечами, — чего ходить-то, не прогонит, но и не приветит. Буркнет на пороге два-три слова и все, уйдет в огород или домой. Привыкла одна…
— А ты… когда коробки относила?
— Ее дома не было. Поставила коробки на стол и ушла.
Светлана ушла в дом. Борис остался во дворе, снова ушел в огород, решил еще раз вымерить расстояние под новый дополнительный сруб к избе. Зимой надо бревна заготовить, а летом начать строительство.
Она услышала из комнаты, как входит муж, спросила:
— Ты чего так долго, Борис, во дворе делал?
— Это не Борис, — услышала она ответ, выглянула из комнаты.
Читать дальше