Азриэл сидел за столиком у окна и занимался, время от времени поглядывая во двор. Дом был заселен беднотой. Помои выплескивали прямо из дверей, и во дворе всегда стояли глубокие лужи. Возле баков высились горы мусора. Азриэл открыл окно. Вонь поднималась до третьего этажа. Двор служил и мастерской, и рынком. Красильщик красил тут одежду, обойщик перетягивал диван. В хлеву мычали коровы, женщины с кувшинами и ведрами покупали парное молоко. Коза дворника жевала картофельные очистки. Служанки развешивали на веревках белье. Здесь же находилась хасидская молельня, из нее доносился протяжный напев. Понедельник, нищие ходят по домам целыми толпами, снуют через ворота. Одни стучатся в двери, другие поют, третьи показывают язвы и увечья. Дети учат в хедере Пятикнижие, совсем маленькие играют во дворе со щепками, обрывками веревки, глиняными черепками. У одного мальчишки парша, другие дразнят его и все время норовят сорвать с него шапку.
Азриэл углубился в задачник Малинина: у торговца скотом быков было столько-то, овец столько-то и телят столько-то; он продал половину быков, третью часть овец и четвертую часть телят… «Зубрить, зубрить и снова зубрить!» — полушутя, полусерьезно сказал себе Азриэл. Так говорил его учитель, студент Циприн. На столике лежали стопками хрестоматии, словари, школьные учебники разных предметов. Азриэл читал, прислушиваясь, что происходит во дворе. Там, в окне, дрожит огонек свечи — наверно, в головах у покойника. В доме полно парализованных, слепых, немых, сумасшедших, которым не нашлось места в богадельне. Матери ходят в синагогу, чтобы выпросить что-нибудь для ребенка. По ночам раздаются крики рожениц. Люди работают с раннего утра до позднего вечера, а живут в темных подвалах, где мыши бегают средь бела дня. Азриэл давно заметил: чем больше человек трудится, тем он беднее. Изысканная еда, роскошное жилье, дорогая одежда и украшения — у тех, кто не марает рук.
«Как же так? — думал Азриэл. — Игра слепых сил… Вещество и энергия… Борьба за существование… Справедливость? Какая может быть справедливость, если виды созданы естественным отбором? По Дарвину, все они были правы: Тит, Хмельницкий, Гонта, Наполеон… Если нет Бога, то нет и греха. Лес есть лес…»
Вошла Райца-Лея.
— Вам тут три письма.
— Сразу три? Спасибо!
Два письма были из Ямполя, одно от Шайндл, другое от родителей. Третье пришло от какой-то Юстины Малевской. Надписанный каллиграфическим почерком голубой конверт, варшавский штемпель. Внутри голубой листок, всего одна страничка на польском, аккуратные округлые буквы.
Уважаемый господин А. Бабад!
Я недавно возвратилась из Франции. В Париже мне довелось встретиться с вашей свояченицей, графиней Марией Ямпольской. Поскольку ей известно, что мой отец находится в деловых отношениях с вашим тестем, она наказала мне разыскать вас и передать привет. Я только что нашла ваш адрес. Меня можно застать дома, у Валленбергов, либо утром, до полудня, либо вечером.
С почтением и надеждой на скорую встречу,
Юстина Малевская.
Азриэл несколько раз перечитал письмо. Он не сразу понял, что графиня Мария Ямпольская — это Мирьям-Либа… Потом вскрыл другой конверт. Шайндл писала, что получила письмо от дочери Валленберга, которая спрашивала, как ей найти его, Азриэла, и Шайндл сообщила ей адрес. Правильно ли она поступила? Еще Шайндл писала, что Йоселе очень умненький, все время задает вопросы и скучает по папе, а она, Шайндл, тоже ждет не дождется, когда Азриэл приедет домой. Еще много чего было в письме, четыре страницы и приписки на полях вдобавок.
Другое письмо было от отца, матери и Миреле. Отец писал на древнееврейском, что больше не может выносить ссоры с ямпольскими хозяевами и хочет переселиться в Варшаву. Говорят, раввины там нужны. Не мог бы Азриэл подыскать жилье в еврейском квартале? Может, найдется место раввина на Крохмальной? Сват, реб Калман, готов помочь с переездом.
Мать добавила несколько гневных слов: «Больше не могу жить среди хамов и грубиянов. Нам проходу не дают. Этот Ямполь хуже Содома…» В конце — пара строк от сестры: «Азриэл, вытащи нас из этого болота. Твоя сестра Миреле».
Азриэл отодвинул книжки. Фанатики!.. Он не мог дальше сидеть в тесной комнатушке, надо выйти на улицу. Графиня Мария Ямпольская из Парижа — его свояченица. Дочь Валленберга приглашает его к себе, в другой мир. Отец собирается переехать в Варшаву… Время не стоит на месте, все меняется. Азриэл отдернул простыню, которой была закрыта висевшая на стене одежда. Он наденет гранатовую тужурку. Надо купить новый воротничок, бороду подстричь. Слава Богу, прачка вернула из стирки белье. Пойти к пани Малевской сегодня же вечером? Нет, пожалуй, лучше завтра утром. Захватив учебник евклидовой геометрии, Азриэл вышел на улицу. Можно позаниматься в Саксонском саду. Весна, день выдался солнечный, теплый. Азриэл спустился по грязной лестнице, прошел через два двора и оказался на шумной, многолюдной Крохмальной. Тут и там из окон сыпался мусор, из распахнутых дверей выплескивались помои, нестерпимо воняли водосточные канавы. Дымили трубами пекарни. Тучи мух вились перед конюшнями и коровниками. Здесь все делалось на улице: стучали молотками сапожники, женщины сидели на порогах, скамейках и ступенях и кормили грудью детей. Ватага мальчишек бежала за глухонемым нищим и вопила: «Немтырь, немтырь!» Мужья и жены выходили из домов ругаться, и соседи вступали в семейную перепалку.
Читать дальше