Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга I

Входя, гости обнимались и целовались с хозяевами, смеялись и плакали, утирали слезы и вручали подарки. Тетя Евгения представляла Люциана как Здзислава Бабицкого, а Мирьям-Либу — как его жену Эмилию, но при этом хитро подмигивала. Все давно знали, что Здзислав Бабицкий — брат Хелены граф Люциан, а Эмилия Бабицкая — богатая еврейка, которая узрела свет истины и готова принять католическую веру. Ей улыбались и поглаживали ее по плечу. Старая помещица даже перекрестила Мирьям-Либу и прошептала для нее заговор от дурного глаза. Ее осыпали комплиментами, говорили, что она прекрасна, как солнышко и весенний цветок.

Позже всех приехал ксендз Хвощевский. Он был так толст, что еле протиснулся в дверь. На нем была шуба с хвостиками и широким воротом, меховая шапка, как носят священники, и теплые рукавицы. Сначала в дверях появился огромный, как бочка, живот, а за ним, сопя и отдуваясь, с трудом вошел его обладатель: на багровом лице — усыпанный бородавками нос, брови густые и лохматые, как мох, мешки под глазами напоминают грибы-трутовики. Дамы окружили ксендза и помогли снять тяжелые одежды. Он остался в жупане с широким бархатным поясом и высокой шапке. Ему предложили стул, на который быстро положили пуховую подушечку: священник страдал геморроем и мог сидеть только на мягком.

Помещицы пытались с ним заговорить, но Хвощевский долго не мог отдышаться. Наконец он достал расшитый цветами платок, шумно высморкался и начал произносить что-то наподобие проповеди, но зашелся надсадным астматическим кашлем. Прочистив горло, повернулся к одной из гостий.

— Что с вашим вареньем, Эльжбета Жемевская? Пропало, или вы меня послушались и сделали сироп?

— Сделала, как вы посоветовали. Слаще сахара получилось, ей-богу. Еще лучше, чем в тот раз.

— Ага, что я вам говорил! Я-то на своем веку немало варенья и видал, и едал!

— Вы просто обязаны прийти попробовать.

— Непременно приду и попробую, а то как же? Что-то, душа моя, у меня во рту пересохло, не худо бы горло промочить… Опять ночью простыл.

— Господи Иисусе! Как же вы так?

— Забыл часы завести, они и остановились среди ночи. Думаю, поднимусь, заведу, и встал босыми ногами на холодный пол.

— А медвежьей шкуры на полу у вас нет?

— Есть, душа моя, да только в темноте ступил мимо…

— Надо бы пропотеть как следует.

— Знаю, знаю, милая. Всегда, как насморк подхвачу, на третий день потеть начинаю.

Стол уже был накрыт. Мирьям-Либа никогда не видела так много яств сразу. В честь гостей приготовили роскошный обед. Было несколько сортов пива, водка, ликеры, вина и наливки, пельмени, сливовый пудинг, огурцы в меду, блины со сметаной, ветчина, колбаса, яичный паштет, бабка и торты. На гигантском блюде лежал поросенок с пучком петрушки во рту. Служанки подавали горячий хлеб, только из печи, и свежую, душистую булку. Мирьям-Либа не хотела пить, но дамы ее заставили. Ее и Люциана усадили во главе стола. Ей без конца подносили деликатесы. Она впервые в жизни попробовала ветчину.

— Ешь, красавица. Не бойся, не отравишься!..

Ксендз Хвощевский захотел сказать тост. Сначала он говорил медленно, то слишком тихо, то слишком громко. При каждом слове кадык колыхался на жирной шее. Речь была полна патриотизма, но священник умел маскировать ненависть к москалям церковной риторикой. Он начал евангельскими цитатами и быстро перешел к тому, что народ невозможно подчинить грубой силой и что те, кто полагается на нагайку, — идолопоклонники, приспешники сатаны и слуги Люцифера. Ксендз упомянул святую королеву Кингу [92] Королева Кинга — Кунигунда Венгерская (1224–1292), дочь венгерского короля Белы IV и жена польского князя Болеслава V. Отличалась крайней набожностью, после смерти мужа ушла в монастырь. Считается покровительницей Польши и Литвы. и ее борьбу с неверными, а также храброго короля Собеского [93] Ян III Собеский (1629–1696) — король польский и великий князь литовский. В 1683 г. в битве под Веной нанес сокрушительное поражение османской армии. , спасшего Вену и всю Европу от проклятых мусульманских орд, которые хотели водрузить полумесяц на собор Святого Петра. Сказал он и о том, что еврейская жестоковыйность постепенно ослабевает и пора уже народу, породившему Иисуса Христа, осознать свою историческую миссию перед нашествием Гога и Магога. Затем речь ксендза приобрела игривый тон. Священник отпустил несколько фривольных шуток в адрес Мирьям-Либы и Люциана. Остроты были встречены дружным смехом, гости даже топали ногами. Пока Хвощевский говорил, его лицо все больше краснело. На висках бились синие жилки, глаза налились кровью. Закончив благословением на латыни, он рухнул на стул и застыл, как идол.