Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга I

Раньше Калман по ночам крепко спал, но его будила Зелда, царство ей небесное. Теперь же кровать жены всегда была застелена, Калман спал один, но он тосковал по временам, когда Зелда его поднимала. Он засыпал и посыпался, мысли не давали покоя. Мирьям-Либа, да сотрется ее имя, давно выкрестилась. До Калмана дошли сведения, что она вышла за графского сынка Люциана, которого считали погибшим. Лучше б его и правда пристрелили в свое время! Сейчас Мирьям-Либа где-то за границей, родила. Калман сам до сих пор удивлялся, что смог выдержать такой удар. Едва он вспоминал пережитое, как глаза становились мокрыми от слез. Чего стоит его богатство, если любой подонок, любое ничтожество может бросить ему в лицо: «Люцианов тесть!»?

Калман больше не вел в синагоге молитву на Дни трепета. Он сам отказался, и его не очень-то упрашивали остаться кантором. Но он по-прежнему арендовал поместье и оставался в общине влиятельным человеком, поэтому враги насели на его свата, раввина Менахема-Мендла. Хозяева твердили, что это по его вине Азриэл сбился с пути истинного. Люди видели: когда Азриэл на праздники приезжает домой, он привозит трефные книги и морочит голову молодым. Миреле, дочь раввина, тоже ведет себя неподобающе. Обручилась с ешиботником из Скаршова по имени Йойна, а потом разорвала помолвку. За это ямпольские друзья Йойны перебили раввину стекла, а его место в синагоге утыкали гвоздями, чтобы он порвал одежду. Староста больше не вызывал раввина к Торе шестым [94] Шестой вызов к чтению Торы в синагоге считается особенно почетным. . Даже бедняки в богадельне, куда Калман присылал дрова, картошку и свеклу возами, роптали и на раввина, и на него, Калмана. Он знал, что причина такой нелюбви только одна: зависть. Маршиновский ребе стар и болен, его сын Шимен плетет интриги против Йойхенена, хочет заставить его развестись с Ципеле или уехать. Иска-Темерл пишет Калману длинные письма, аккуратные округлые буковки размыты слезами…

Калман упал на кровать. Как же так? Евреи, которые ни за какие деньги не сорвут в субботу травинку или не будут есть яйцо, если в нем окажется капелька крови, унижают раввина, прекрасного человека, праведника. Конкуренты способны на любую подлость. Однажды Калману полили водой мешки с мукой, доносят на него акцизному и приставу. При каждом удобном случае стараются подставить ножку. Торговцы взяли моду объявлять себя банкротами, лодзинские фабриканты вздувают цену на мануфактуру…

Калман вздохнул. Он слышал, что внук Ури-Йосеф, Йоселе, проснулся и плачет. Во дворе лает пес Бурек, корова в хлеву трется рогами о дверь. Весна выдалась теплая. Два раза подряд засуха, но этот год по всем приметам будет урожайный. Озимые взошли рано, много и дождей, и солнца. В природе, как и в человеческой жизни, тоже не всегда все гладко. То изобилие, то недород. Бывает, земля, казалось бы, настолько истощена, что уже не сможет родить, и вдруг она полнится соками и вознаграждает за убытки. Кто знает? Может, Господь пошлет ему утешение? Калман знал, что не сможет оставаться один, рано или поздно снова женится. Бог не дал им с Зелдой сына, только дочерей. Но теперь, когда Мирьям-Либа такое натворила, Калман просто обязан произвести на свет наследника.

Вдруг случилось так, что в Петербурге решили отправить в Ямполь два полка. Нужно было построить для солдат казармы, и Калман мог бы получить заказ на поставку древесины и даже на строительство. Он запросил недорого, но впервые с тех пор, как ему начало везти в делах, у него появился серьезный конкурент. Заказ получил подрядчик из Восточной Польши, некий Даниэл Каминер. Надо было не только строить здания, но еще поставлять армии крупу, муку, говядину, сукно на шинели и кожу на сапоги. Даже после всех взяток и подношений начальству осталась бы двойная прибыль. Но все же Калман не слишком жалел, что выгодная сделка выскользнула из рук. Ему и без того тяжело, он не хотел иметь много дел с государственной властью. Даниэл Каминер переехал в Ямполь откуда-то из Ломжи и купил дом на Песках, где жили христиане. Это был маленький, тщедушный человечек с рябым лицом и подстриженной черной бородкой. Зубы — гниловатые, нос — красноватый. Каминер любил пропустить стаканчик, но никогда не бывал пьян. По-русски он говорил не хуже любого кацапа. Похоже, ему довелось изучать Талмуд, он частенько вставлял в речь цитату из Геморы, но не чурался и грубоватых шуток, а то и непечатного словца. Каминер носил сюртук со стоячим воротом, картуз с кожаным козырьком и жилетку, на которой позвякивала золотая цепочка из полуимпериалов.