Внезапно открылась дверь и вошел Люциан собственной персоной…
Тетка вскрикнула, бросилась ему на шею, разрыдалась и вдруг опустилась перед ним на колени… Стефания как раз была дома. Она помогла матери подняться и дала ей кусочек сахара с валерьяновыми каплями, потому что Евгения Козловская страдала ожирением сердца. Когда Люциан сказал, что привез с собой красивую еврейскую девушку, которая признала истинность христианства и готова принять католическую веру, тетка от волнения чуть не упала в обморок. Люциан предупредил, что об этом надо молчать, но Евгении необходимо было с кем-нибудь поделиться. Она отправила Стефанию разыскать Хелену, а служанку — за приятельницами, жившими по соседству. Она не сомневалась, что на их патриотизм можно положиться. Не прошло и часа, как дом уже был полон гостей. Дамы, которых Люциан раньше в глаза не видел, окружили его, целовали и называли героем. Старые помещицы утирали слезы и пожимали ему руку. Хелена поначалу немного испугалась. Стефания сказала ей, что Люциан привез Марьям, и Хелена боялась, что он устроит скандал из-за припрятанных писем. Но когда они расцеловались и она поняла, что он ничуть не сердится, в ней проснулось восхищение старшим братом. Люциан поведал ей свои переживания, а она ему — свои. Хелена собиралась обручиться с тем самым молодым человеком, которого нашла ей тетка. Это он, когда они с Хеленой гуляли, сказал, что в речке водятся малюсенькие рыбки. Надо ехать в Ямполь за родительским благословением, и поскорее: Фелиция написала, что матери хуже день ото дня…
И вот тетка пришла взглянуть на Марьям. Евгения решила: Люциан вместе с молодой панной переберется к ней. Он попытался возразить, что у полиции возникнут подозрения, но тетка поклялась, что в ее доме он будет в полной безопасности, как у Чарторыйского в Париже. Никто не придет, никто его не выследит, москали к ней носа не кажут. Соседи — верные друзья, преданные сыновья и дочери польского народа. И потом, у Люциана ведь есть паспорт на имя Здзислава Бабицкого. Евгения плакала, смеялась, сморкалась и крестилась. Ей было ясно как день, что свершилось чудо. Переходить Сан, когда река вот-вот должна вскрыться, — чистейшее безумие. Не иначе как всемилостивый Господь внушил еврейскому дельцу из Варшавы эту глупую мысль, иначе Евгения не дожила бы до такого счастья — увидеть племянника. Она бы умерла, прежде чем ее друзья увидели, что Евгения Козловская не сочиняет легенд, и пусть теперь помещицы, которые смотрят на нее свысока, лопнут от зависти… Тетка подумала, что еврейку надо крестить здесь, в Замостье. В каменном костеле ксендз Хвощевский, преданный друг и благородный человек, благословит молодых. А потом они отправятся не в Австрию, где тщательно проверяют документы, но перейдут прусскую границу, а из Пруссии — прямиком в Париж…
Люциан хотел отказаться, но Евгения не дала ему и рта раскрыть. Она все берет на себя. Всю ответственность.
Тетя Евгения пообещала Люциану, что не будет приглашать гостей до воскресенья, и слово сдержала. Мирьям-Либа все еще была нездорова. Девушка нуждалась в покое. К тому же у нее не было подходящей одежды. Муж Стефании, врач, осмотрел Мирьям-Либу и сказал, что она может вставать на ноги, но не стоит выходить из дома, пока не кончились холода. Теперь у нее была своя комната. Тетка, Стефания, Хелена и швея из Замостья в первый же вечер принялись шить Мирьям-Либе платье, чтобы она могла показаться людям. У Мирьям-Либы было такое чувство, что она попала в сказку. Не прошло и двух месяцев с того дня, когда она каталась с Хеленой на коньках и впервые увидела Люциана, а казалось, миновало много лет. Неужели все еще зима? Неужели тот же самый год? Когда Мирьям-Либа с Евгенией и Хеленой проезжала по Замостью в карете, она видела через стекло носильщиков с корзинами мацы. «Значит, Пейсах пока не наступил?» — удивлялась она. Странно было после долгих скитаний приехать в поместье, так похожее на поместье в Ямполе, оказаться в частном доме, слышать звуки пианино, беседовать с Хеленой, той самой Хеленой, которая знала ее отца, мать, сестер, Азриэла, танцевала на свадьбе Шайндл!.. «Разве так бывает? Разве это возможно?» — снова и снова спрашивала себя Мирьям-Либа. Как мог единственный шаг — когда на Пурим она вышла к Люциану — полностью изменить ее жизнь? Неужели это и впрямь предопределено Богом? Каким Богом? Еврейским? Христианским?..
Вся семья собралась в столовой за ужином. Рядом с Мирьям-Либой сидел Люциан, напротив — Хелена. Доктор Пжисусский, муж Стефании, налил Мирьям-Либе вина и шепнул ей на ухо комплимент, который она слышала уже тысячу раз: что она не похожа на еврейку. Стефания называла ее кузиной. Тетка обращалась к ней не иначе как «миленькая», «дорогая», «доченька», «ангел мой». Она смотрела на Мирьям-Либу, как мать на избранницу сына. Лампа на потолке ярко светила, точь-в-точь как дома, на Пурим. Кафельная печь была жарко натоплена. В серванте стояла фарфоровая и серебряная посуда и статуэтки. Сосед-помещик, который выращивал цветы, прислал огромный букет роз, их поставили в хрустальную вазу. Пес Рыжик, который поначалу встретил Мирьям-Либу громким лаем, теперь лежал у ее ног и лизал ей лодыжки. Тетка с нежностью посмотрела на Люциана.
Читать дальше