Исаак Башевис-Зингер - Поместье. Книга I

— Ты простыла, наверно.

— Не знаю.

— Ну, ничего. Схожу в аптеку, раздобуду какое-нибудь лекарство. Если немного задержусь, не волнуйся.

— Хорошо, сходи.

Люциан наклонился, поцеловал Мирьям-Либу в лоб. Он успокоил ее: она не одна. Люциан здесь, он для нее все: и отец, и брат. Он погладил ее по лицу, и она поцеловала его ладонь. Люциан надел полушубок и шляпу.

— Погасить свет?

— Да, погаси.

Он задул свечу, в комнате стало темно. Люциан закрыл за собой дверь, спустился по лестнице и вышел на улицу. Было пасмурно, но между облаками проглядывали звезды. Поблескивала грязь, где-то черная, где-то серая, местами жидкая, местами густая. Лавки уже закрылись, но в окнах жилищ горели масляные и керосиновые лампы. Качались тени. Люциан пытался вспомнить, где видел аптеку. Куда идти — налево, направо? Стоя у гостиничной двери, он задумался о своей жизни. Первые семнадцать лет Люциан был более или менее счастлив, но с того дня, как он взял ружье, надел ранец и пошел воевать с москалями, мир стал для него загадкой, превратился в непрерывный кошмар. Люциан прятался в лесах, хоронил друзей, с которыми мирно беседовал какой-то час назад. Узнал, что такое ссоры и предательство соратников. Потом Варшава, фабрика, Стахова, глупые мысли о Касе. И вот — неожиданная встреча с Мирьям-Либой и бегство за границу… «Застрелиться, и все кончится!» — подумал Люциан. Пистолет у него при себе, заряженный, висит под полой. Всего то: вытащить его, приставить к виску и нажать на спусковой крючок… А что будет с Марьям? Вернется к отцу, он простит… Отцы всегда прощают… Нет, не сейчас. Умереть никогда не поздно, всегда успеется… Аптеки он не нашел, но по пути попался шинок. Люциан вошел. Здесь было шумно, как на ярмарке. За столами сидели мелкие помещики и городские, усатый, бородатый сброд. Было и несколько унтер-офицеров. Они пили за отдельным столом и разговаривали по-русски. Сабли висели на стене. «Перестрелять их, что ли?» — подумал Люциан. Он сел в углу, лицом к буфету. Там лежали на блюдах жареные гуси, вареные яйца, селедка, коржи. Молодая еврейка, румяная и черноглазая, делала несколько дел сразу: нацеживала пиво, наливала водку, беседовала с каким-то чиновником и слушала, что кричит ей пьяный из-за дальнего стола. К Люциану подошел рослый парень с широченными плечами.

— Что пан будет заказывать?

— Водки.

— А закусить?

— Корж.

— А пан не местный, — заметил здоровяк.

— Не местный.

— Из Люблина?

— Да.

— Дорога плохая сейчас, наверно?

— Хуже некуда…

«Не твое собачье дело, откуда я, — подумал Люциан. — Все им знать надо, евреям чертовым. Лезут в душу. Вдруг он осведомитель у кацапов? А что, вполне возможно». Люциан пожалел, что заглянул в шинок, но нельзя же сразу взять и уйти, только хуже будет. «Живым не дамся!» — подумал он в который раз. Парень принес графинчик водки, стакан и корж.

— А в Люблине где пан живет?

— Пошел к черту!..

Тот отшатнулся.

— Я ж просто спросить хотел, может, чем помочь могу…

— Иди делай свою работу!

Мирьям-Либа пролежала в жару несколько дней. Люциан привел врача-еврея по фамилии Гелибтер. Врач осмотрел больную и прописал постельный режим и таблетки. Он сказал, что в организме Мирьям-Либы не хватает железа, а болезнь вызвана усталостью и анемией, и велел каждый день выпивать четыре сырых яйца и принимать ложку коньяка после еды. Мирьям-Либа пыталась читать роман Крашевского или стихи Асника, но засыпала на первой странице. Просыпалась и опять засыпала. То светило солнце, то моросил дождь, Люциан то был рядом с нею, то куда-то исчезал. Появлялись Шайндл, Азриэл, Ципеле, но Мирьям-Либа никогда не видела во сне ни отца, ни мать. Люциан, кажется, пил, от него пахло водкой, но пьян он не был. И, возвращаясь с улицы, каждый раз приносил какие-нибудь новости. Где-то загорелся дом, но пожарные потушили, а старший у них — еврей. Река вышла из берегов, в деревне неподалеку пришлось спасать из воды больных и детей. В Замостье, оказывается, есть суд и тюрьма, офицерский клуб и духовная семинария. Люциан познакомился с регентом, и тот предложил ему купить поместье, которое кредиторы выставили на аукцион…

Однажды утром Люциан ушел и пропал. Часы внизу уже пробили три раза, а его все не было. Может, он ее бросил? Мирьям-Либа придумала план. Она продаст браслет, оплатит гостиницу, а потом пойдет в лес, найдет невысокое дерево и повесится. Осталось только раздобыть веревку. Вместо табуретки можно использовать кочку или вязанку хвороста. Странно, но сейчас, когда она лежит в залитой солнцем комнате, на чистых простынях, даже смерть не страшна. Или поселиться в деревне и пасти гусей? А может, удастся устроиться служанкой? Или выйти замуж за какого-нибудь старика?..