Вячеслав Репин - Антигония. Роман

— Не весите над бортом! Сядьте! Крепко держитесь! ― кричали нам с судна. ― Тут пять минут…

Нам перебросили спасательные жилеты. С панической поспешностью, словно только теперь начиная понимать, в какой переплет мы попали, мы с Джоном тут же напялили на себя жилеты и сели на дно катера. Вид у нас был несуразный, комичный. Больше прежнего осунувшийся, непохожий на себя, Хэддл вцепился руками за бортовые поручни и с нескрываемым отвращением наблюдал за китайцем, опасаясь какой-нибудь очередной выходки с его стороны.

Чу тем временем изучал застежки своего жилета, не очень-то торопился надевать его, всё так же улыбался. В физиономии его появилась какая-то новая окостенелость. Стеклянные глаза китайца, источавшие таинственный блеск, отражавшие в себе что-то неживое, потустороннее, взывали вроде бы к пощаде. Но это не преумаляло ужаса, который так и вкрадывался в душу, стоило поймать на себе его невидящий взгляд. Я был не так далек от искушения сбросить его за борт. С жилетом или без жилета ― как есть, в кепке и вотерпруфе…

Нас отбуксировали в Пирьякский порт. Здесь же предстояли объяснения ― сначала на борту спасателей, а затем в крохотном, на башню похожем здании портовой администрации.

Судно береговой охраны приплыло за нами, как выяснилось, случайно. Молодой офицер, заполнявший бумаги ― подобие опросного листа, не то настоящий протокол о задержании, ― нехотя объяснял нам, что пожарники-спасатели, на чье геройство во Франции приходится уповать утопающим вроде нас как на море, так и на суше, были подняты на ноги звонком из Пирьяка. Пальбу из ракетницы увидел с пляжа пенсионер, выгуливавший собаку. С мобильного телефона тот позвонил в диспетчерскую. В чем нам действительно повезло, так это в том, что катер береговой охраны оказался в заливе перед Пирьяком. Уже с пол сотни миль он шел в кильватере латиноамериканского сухогруза с облезлыми бортами, который вызывал у пограничников подозрения своим пиратским видом. По мере того как сухогруз огибал берег, он всё же оказался нарушителем, вошел в территориальные воды. И если бы не это «счастливое» обстоятельство, нас бы долго еще вылавливали на резиновых лодках, которыми пользуются в таких случаях местные водные спасатели.

Причина случившегося ― нехватка топлива! ― вызывала у всех полнейшее недоумение. Никто не мог понять, как нас угораздило выйти в море фактически с пустым баком. В конце концов, навигация в таких условиях просто запрещена. К этому, собственно, и сводились выяснения. Китайцу Чу, который своей блаженной миной ― миной безумца, мы с Джоном уже не сомневались в этом ― наводил на мысль, что никакие выяснения не заставят его признаться в истинной причине случившегося, потому что причина была запрятана в потемках его перепаханной роком, полоумной души, ― китайцу выходка грозила нешуточными последствиями, не только штрафом в пол тысячи долларов, но и дальнейшими разбирательствами.

И чем гуще становились объяснения Джона, чем больше он старался выгородить нас обоих, тем всё более неприятное чувство переполняло меня. Под конец Джон даже попытался уединиться со старшим офицером и его помощником в одном из соседних помещений офиса, чтобы иметь возможность спокойно растолковать им что к чему, чтобы навязать им свою версию, которой я перечил.

Согласно Джону, мы стали жертвами случайного знакомства. А «шкипер-азиат» ― человек неуравновешенный, из морской пучины якобы выловлен в состоянии делирия и конфабуляции. Однако мне казалось, что мы не просто жертвы, пострадавшие, а еще и склочники, какие-то живодеры. В конце концов, мы понятия не имели о том, что там, перед скалами, случилось. Мы могли лишь строить догадки. Вслепую вешать китайцу собак на шею ― мне казалось это постыдным. Его документы и так рассматривали через лупу…

Мы уехали домой. Но на этой почве в тот вечер мы чуть было не разругались окончательно. Джон с трудом приходил в себя. Об ужине он не хотел и слышать. Ехать куда-то одному мне тоже не хотелось. И я опять пошел перебирать на кухне запасы: варил себе макароны, пачкой которых обзавелся утром, ему же заварил крепкий цейлонский чай, раз уж он ко всему испытывал отвращение.

От впечатлений голова шла кругом. Несмотря на вечернюю прохладу, мы еще долго сидели за садовым столом в свете фонаря.

— В общем-то, странно думать, что край, последний край, был вот тут, под ногами. Стоило сделать один шаг,.. ― заговорил Хэддл. ― От одной мысли внутренности выворачивает.