Вячеслав Репин - Антигония. Роман

— Вы американцы? ― спросил гость.

— Американцы, ― закивал Хэддл.

— Осень приятно, ― закивал азиат. ― А я китаец…

Хозяйка, от смущения готовая вылезти из кожи вон, повела гостя в обход флигеля. Тот рассматривал кусты, изучал каждую царапину на стене, что-то высматривал в карнизах, за пристройками, возле изгороди, опять в кустах, на всё с одобрением кивал, но невозможно было понять, что у него на уме.

Когда они вернулись к входу в жилую часть флигеля, я предложил им всё же войти в снимаемые нами апартаменты ― нас это нисколько не стесняло. Китаец заводил перед лицом пятернями:

— Не надо! Не надо! И так хоросо!

Под ногами у него что-то хрустнуло. Он отшагнул в сторону, и нашим взорам предстала раздавленная золотистая рыбка ― пластмассовый воблер Хэддла, из тех, что были куплены в Париже у Жана. Острыми тройниками ценнейший воблер засел азиату в подошву.

— Какая неприятность! Осень вазное! ― лепетал китаец по-французски, сюсюкая на каждом слове. ― Я понимаю… Это для вас сто-то ценное. Сто я могу сделать?

— Черт с ним, ― обронил Джон; и действительно, кого винить, если сам он по возвращении домой распустил катушку вместе с воблером прямо на траве, где всё и бросил. ― Не ваша вина. Куплю другой.

— Вы расстроены?.. Какая досада!

Мадам Риё, участливо перебегавшая глазами по нашим минам, тоже стала распинаться:

— Это я виновата, простите меня. Я… я хотела вас пригласить… если вы не против… поужинать с нами. Мы с дочерью… Да вот и месье Чу тоже остается.

— Не утруждайте себя, ― придержал я хозяйку.

— Да нет! Я не поэтому! ― вспыхнув, она окончательно смешалась. ― Нам было бы очень приятно… Сегодня Пасха, воскресенье… Ну, согласны?

Отказываться было просто невежливо. Несмотря на протесты хозяйки, Джон настоял на своем ― хотел принести хотя бы десерт и собрался ехать в кондитерскую при въезде в порт, надеясь, что из-за праздников она еще открыта в этот час. Нас ждали через полчаса…

Обе хозяйки, до странности схоже принаряженные в темное, синее, обхаживая гостей-мужчин, не переставали сновать через просторную, залитую светом, заставленную диванами и фикусами гостиную. Хэддла поили копченым ирландским виски. Он не переставал его расхваливать. Я предпочел рюмку портвейна. Китаец довольствовался газированной водой с лимоном.

Немного желтолицый и до странности слащавый в манерах, какой-то рассыпчатый, месье Чу оказался художником. Он жил в Париже, имел каморку в Круазике ― портовый городишко в двадцати километрах южнее по берегу, за солончаками, ― не то снимал там дворик под мастерскую, но временно, как он охотно о себе рассказывал, так как давно решил обзавестись в этих краях собственным жильем.

Китаец плел, улыбаясь, умопомрачительную чепуху про свою загадочную жизнь в Круазике, про то, как недавно прямо перед Круазикским портом, в открытом море, потерпело крушение рыболовное судно, ― команду так, дескать, и не выловили. Затем он стал делиться своими впечатлениями о Нью-Йорке, куда каждый год ездил навещать родню, и наконец заговорил о своем прошлой жизни в Народном Китае, где успел узнать почем фунт лиха.

Хозяйки слушали гостя как завороженные. Но нужно было встать на их место: принимать у себя за обедом человека, который в молодости был сослан на принудительные сельхозработы, в провинции Шаньдун, как гость описывал, недалеко от Желтого моря, попал там на ферму по разведению рыбы, не один год спал на лавке, просыпался под звуки маоистских маршей и вот теперь мог писать свои картины, путешествовать по миру…

Изголодавшийся американец, брызжущий слюной китаец, переживший, казалось, сам мировой потоп, хромой русский в рваных джинсах (я ушиб днем колено, а праздничной одеждой не запасся, холщовые же, более приличные брюки после моря сушились на веревке под навесом), ― обе француженки смотрели нам в рот гипнотическими взглядами, словно ничего подобного никогда еще не видели и не слышали. Мне становилось неловко перед ними.

Молодая хозяйка, скромно, но настойчиво щеголявшая перед Хэддлом своим английским, принесла на стол шипящее блюдо с мясом, и мы перешли за стол.

Во время ужина месье Чу принялся расспрашивать нас о рыбалке, путал английские слова с французскими, да видимо, и с китайскими. Названий рыб, которые он охотно склонял, из его кашеобразной речи было понять невозможно.

В ответ я всё же объяснял, за двоих, что мы просчитались погодой. То мертвый штиль, то ветер. Да и оказались жертвами медвежьей услуги. Местный рыболов пообещал договориться насчет катера, но подвел нас.