Святослав Иванов - Подозрительные предметы

Брюнетка вновь передала вперёд записку. Шесть букв и один пробел аккуратно заполнили соответствующие клеточки. Антон понял, что может разглядеть в подробностях каждый перекрёсток синих прямых линий и каждый штрих прилежного девичьего почерка. Надпись гласила: « С тобой ». Рыжая девушка замерла, вцепившись в столешницу. Медленно поднялась и вышла из аудитории, стуча каблуками. Антон не мог оторвать взгляда от записки, только если голову отвернуть. Студенты смотрели на него удивлённо: пауза в его словах длилась уже слишком долго.

– Я, эээ, извините, мне, кажется, пора идти… – сказал Антон, стараясь не смотреть не то что на записку, но вообще никуда не смотреть – Про Крн… Ржн… Кржи-жа-нов-ско-го закончим в следующий раз.

Стыдливо вышел из аудитории, дошёл до туалета и там, запершись в кабинке, чтобы никто не видел, зажмурился.

Вечером того дня он пошёл в кино с Анной – смотреть было тяжело, он видел не только все поры на лицах актёров, но и замечал особенности плёнки и экрана, на который проецировался фильм. Он больше, чем прежде, сосредотачивался на склейках между кадрами, киноляпах, движении камеры и оптических особенностях изображения – так, что даже не мог толком проследить за сюжетом. Потом, когда они сидели в кафе, он всё время что-то ронял и вообще вёл себя крайне неуклюже – пришлось сослаться на плохое самочувствие, хотя то сочетание чувств, которые он испытывал, ему хотелось назвать как-то иначе.

По пути домой он старался никуда особенно не смотреть. Он остановился лишь взглянуть на уличный фонарь вблизи от дома, тот самый, который всё время гас, когда Антон проходил мимо него. Он поднял глаза на фонарь и увидел, как тот вдруг загорелся, будто бы поддаваясь его взгляду. Некоторое время Антон рассматривал все грани его свечения, он видел там неожиданно богатый цветовой спектр – время от времени сквозь тусклую рыжину прорывался тёмно-фиолетовый и яркая морская волна. Как только он решил: «Ладно, пойду», – фонарь снова погас. Он взглянул на него ещё раз с недоумением. Фонарь зажёгся. Антон прищурился и прошептал: «Погасни». Фонарь погас.

Удручённый таким открытием, Зенкевич побрёл домой. «Вот и приехали, – думал он, – Сходим с ума потихоньку». Дома он включил телевизор на вводящем в оцепенение телеканале «Ностальгия», где на удачу был концерт группы «Аквариум». Некоторое время Зенкевич с удовольствием наблюдал Гребенщикова, которого любил с юности, пока тот вдруг не запел:

Антон судорожно переключил канал. В голове БГ продолжался: дайте мне глаз, дайте мне в глаз, дайте мне то, дайте мне сё, глаз, глаз, глаз. На следующем канале панночка восставала из гроба, а Хома Брут извивался в ужасе. Советские пластилиновые монстры продолжали наступление, а Вий утробно требовал: «Поднимите мне веки!».

Зенкевич заёрзал на диване в поисках пульта. Вий кричал всё громче, и когда он нащупал пульт и выключил телевизор, тот не перестал кричать. Зенкевич отчётливо видел, как выключился телевизор – и как канал продолжил своё вещание у него в комнате и вообще везде. Вий требовал поднять веки всё громче и громче, и Антон в неистовом порыве схватил телевизор – он оказался лёгкий-лёгкий, в два шага добежал до балкона, открыл дверь и с криком «Прекратите это! Опустите мне веки!» – ухнул телевизор вниз с одиннадцатого этажа.

Пока телевизор летел, напряжение было на пределе, но когда он расколошматился о приподъездный асфальт, Антон выдохнул с облегчением. Спать он ложился, максимально плотно зашторив окна и завесив их одеялами, чтобы в случае бессонницы не взяться что-то рассматривать глазами, привыкшими к темноте.

Через пару дней Зенкевич как-то приноровился: старался не смотреть куда попало, при первой возможности утыкался в книжку и читал, не обращая внимания на то, что ему видны волокна бумаги и опечатки пальцев на страницах. Время от времени он отчётливо видел то, что увидеть не мог физически: неработающие телеканалы, людей, ушедших за угол, иногда даже то, что происходит в соседнем помещении – но он быстро научился пренебрегать получаемой таким образом информацией. Виктор по телефону сообщил ему, что всё это – побочные эффекты операции, и что скоро мозг адаптируется полностью, тогда все трудности перестанут беспокоить Антона. Антон и сам постарался успокоиться.