Святослав Иванов - Подозрительные предметы

– Ну перестань, ничего не надо, – она протяжно посмотрела на него и произнесла, не раскрывая губ, – Бедный, бедный Антон. Для тебя уже всё потеряно. Как же ты не понимаешь, что мне с тобой совсем не интересно? Ты нравишься мне как человек, и поэтому я, видимо, тебя жалею и ты стал мне как родной, но это нужно как можно скорее закончить. А я не могу. Мне тебя жаль.

Антон медленно поднялся со стула.

– Ты мне точно ничего не скажешь?

– Ну а что мне говорить? – она опустила глаза, – Всё в порядке. Может, куда-то и съездим. Всё будет хорошо.

– Ладно, мне пора.

Зенкевич кинул на стол какую-то купюру и пошёл к выходу, туда, где с неба сыпались покрывшиеся ледяной оболочкой капли льда.

Защищаясь от капель, он зажмурился и пошёл вперёд, не открывая глаз. Он всё равно видел очертания пути, так что смотреть на дорогу было совсем не обязательно, даже из приличия – едва ли кто-то из укутанных прохожих обратил бы внимание на его лицо.

Боже, как можно было так обмануться? Как можно было не понять, что ему нужна совсем другая женщина – тонкая, понимающая, взрослая, и при этом – добрая, неприхотливая, сердечная. Зачем, зачем явился Паюсов с этой глупой аспиранткой, не видящей дальше своего носа? Казалось бы – что проще, чем разглядеть в Антоне нечто, что могло бы заставить полюбить его по-настоящему, на долгие годы? Он выставлял свои достоинства напоказ, он был на высоте демонстрации своих достижений – безрезультатно. Она так и осталась в своём уютном мирке с мечтами о богатых мужчинах, автомобилях и эмиграции в лучший мир.

С закрытыми глазами и тяжёлыми мыслями под руку Антон бродил по городу несколько часов, не обращая внимания на необычные осадки и промозглый ветер. Он рассматривал себя изнутри и пытался найти себе утешение, но не мог ничего увидеть в темноте. Наконец, промокший и промёрзший, он уселся на скамейку, во дворе, куда ноги его как-то сами принесли. Темнело. Люди возвращались с работы, одна из проходящих мимо фигур вдруг остановилась, некоторое время посмотрела на Антона и стремительно подошла к нему.

– Эй, пап, это ты?

Антон открыл глаза: Никита склонился над ним, занимая собой всё небо, как огромное светило. Пролепетал что-то в ответ, едва понимая свои слова.

– Понятно. А я вот с работы возвращаюсь. Слушай, ты совсем без сил, наверно. Давай ко мне зайдём, чаем тебя отпоим, согреем. Одежду найдём свежую.

Зенкевич благодарно последовал за сыном. В прихожей их встретила его девушка, чьё имя Антон снова забыл. Кроме них троих в квартире никого не было, друзья Никиты куда-то поехали на выходные, девушка и Антон прошли в кухню. Та заваривала чай, что-то напевая себе под нос. Антон прислушался и не без труда распутал знакомую мелодию:

Отметил про себя – как напрямую действует автор стихов (кто его упомнит, кто там автор стихов, песню в последний раз лет пятнадцать назад слушал): ведь сплетённые трубы – это и есть тёмные мысли – до чего простой и почти банальный символ помешательства.

– Тоже любите «АукцЫон»?

– А это «АукцЫон»? – спросила девушка, – Я не знаю, просто какая-то знакомая мелодия. Наверно из того, что Никита слушает.

– Понятно. Очень хорошая музыка.

– Над чем вы сейчас работаете? – спросила девушка, когда Антон размешивал сахар в чае.

Он взглянул ей в глаза и прочитал там: «Нужно же о чём-то говорить. Вдруг интересное что-то расскажет, хотя вряд ли». Он пустился в какие-то рассуждения, тем временем пришёл Никита и позвал его к себе в комнату: там Антона ждала свежая одежда: едва налезшие белая майка и клетчатая рубашка, а также слегка порванные, но удобные джинсы.

Когда Зенкевич вернулся на кухню, девушка молча ушла. Никита уселся за столом ровно напротив него, и по тому, как он начал говорить – пусть и на какую-то необязательную тему – было ясно, что он настроен на серьёзный разговор.

– Папа, что с тобой происходит? – сказал Никита, – Ты же взрослый, самодостаточный, полноценный человек. Я знаю тебя исключительно с лучшей стороны, но в последнее время с тобой что-то не так. Ты будто бы бросил бороться.

– А за что мне бороться? Вот за что? Меня сегодня, например, женщина бросила. Потому что я старый, беспомощный, безнадёжный – как хочешь, назови. Твоя мама – тоже.