Лев Рубинштейн: Целый год. Мой календарь

Она говорила: «Мне еще не хватало, чтобы в мой дом пришли петрулевцы и меня изнасиловали».

В их местечко «петрулевцы» так и не пришли. Но и другие были не сильно лучше.

Любимой шуткой было подкрасться сзади к какой-нибудь смешной (ну, допустим, толстой) тетке и прицепить к ее плащу пару-тройку колючек от репейника. Или, допустим, неожиданно и сильно толкнуть кого-нибудь на куст крыжовника. Или засунуть кому-нибудь в ботинок колючку боярышника. Много всего веселого было в нашей жизни.

Однажды я там выступал. На кафедре славистики.

Выступление происходило в небольшом зале, посреди которого располагался огромных размеров старинный стол овальной формы. За этим столом все и сидели. Включая и меня.

После чтения моя знакомая, которая это выступление, собственно, и организовала, спросила, доволен ли я.

«Вполне доволен, — ответил я, — и слушали хорошо, и вопросы не очень глупые задавали. Только вот народу за столом как-то маловато было». — «Ничего себе маловато! — ответила она почти гневно. — Я сосчитала. Восемнадцать человек». — «А что, много, что ли?» — «Ну, если учитывать, что на выступлении Набокова, которое было в том же зале и за тем же столом, было шесть человек…»

Я потом долго решал, гордиться мне этим или нет. Решил все же, что не стоит.

Накануне моего пятнадцатилетия мы с отцом пошли в универмаг покупать мне демисезонное пальто. Именно такой подарок хотели мне сделать родители. Несколько пальто мы померяли, но какие-то не понравилось мне, какие-то — отцу.

В какой-то момент пожилой продавец-еврей вдруг вполголоса сказал отцу: «Только для вас. Есть польский вариант». И ушел в подсобку. Через несколько минут он вынес «польский вариант» — рыжее пальто с ворсом. Его мы и купили. Я носил его три года, пока ворс не вылез окончательно.

Самые ходовые шариковые ручки в 1970-е годы стоили 35 копеек. Отдельно продавали и стержни для них. Они стоили копеек пять. Те ручки, которые были чуть подороже, заправляли пастой в специальных заведениях типа «Металлоремонтов».

Заправщики шариковых ручек считались и, видимо, действительно были людьми состоятельными. Примерно такими же, как продавщицы кваса.

Продавщицей кваса была мать моей одноклассницы Шуры. Один раз я был у них дома. Там было много хрусталя.

Это произошло в дни партийного XXII съезда. И действительно ночью. Причем соседка Елена Илларионовна уверяла маму, что это показывали по телевизору и что она сама это видела.

«Как это показывали? Ночью?» — удивлялась мама. В те годы телевизор прекращал работу часов в одиннадцать вечера.

«Да, да, — настаивала Елена Илларионовна. — Мне как раз не спалось, и я зачем-то включила телевизор. А там, представьте себе, показывают, как Сталина хоронят в могиле у Кремлевской стены. Хотите верьте, хотите нет».

В моей коллекции была среди прочих одна почтовая марка. Марка Канады. Очень большая и красивая, гордость коллекции. На ней был изображен Ниагарский водопад. Помню эту марку очень хорошо, в мельчайших подробностях.

Однажды я решил написать про эту марку рассказ. Про что будет рассказ, я не очень сильно задумывался. Ну, думал я, про какие-то ее приключения — про то, кто ее наклеил на конверт, куда этот конверт послал, как это письмо где-то затерялось и попало куда-то не туда, про то, как кто-то оторвал от конверта эту марку и продал ее, допустим, вождю какого-то африканского племени (зачем она ему?)… Дальше сюжет терялся в туманных закоулках ленивого воображения.

Но это все было не главное. Главное было — приобрести под это дело новую тетрадку. Выпросив у мамы тридцать копеек, я купил в магазине «Культтовары» новую толстую тетрадку в линейку, принес ее домой, сел за стол, раскрыл тетрадку на первой страничке и примерно на полчаса задумался над заголовком.