Лев Рубинштейн - Целый год. Мой календарь

Соседка Нина Николаевна говорила по телефону своей сестре, жившей на соседней улице: «Валька, чего делаешь? Ничего? Ну приходи, почайпьем!»

Она и меня иногда звала, чтобы «почайпить». Мне ужасно нравился такой глагол. Нравится и теперь.

У нее в комнате на буфете стояла ваза с восковыми яблоками. Это было очень красиво и очень правдоподобно.

Сразу же после этого кинотеатры, кафе, гостиницы, универмаги стали называться «Спутниками», «Космосами», «Орбитами».

Я часто слышал в детстве словосочетание «уголовный розыск» и даже сам иногда употреблял его. Хотя и не в том значении, в каком его употребляли взрослые. Я полагал, что когда ищешь какую-нибудь пропавшую вещь по углам комнаты, то это и есть уголовный розыск.

Слово «Ашхабад» я впервые услышал в связи с рассказами взрослых о страшном землетрясении в этом городе, где погибли в том числе и мамины родственники.

Так я навсегда и запомнил: «Все Гольдманы погибли в ашхабадском землетрясении. Буквально все. И даже неизвестно, где они похоронены. Скорее всего — нигде».

Мы со Смирновым долго смотрели на двух неподвижных часовых и рассуждали, что будет, если удастся их как-нибудь рассмешить. И даже попытались — стали строить им смешные рожи. Но мы были от них слишком далеко, и они нас не видели. А ближе подойти у нас не получалось.

Текст «Интернационала» обязательно публиковался в настенном отрывном календаре. Только я не помню, к какой конкретно дате он был приурочен.

А еще в этих календарях публиковались разные стихотворения и прозаические отрывки про природу, портреты «видных деятелей» и черно-белая репродукция картины «Грачи прилетели».

В моем доме и в доме Смирнова стояли два совершенно одинаковых мебельных предмета, в которых хранилась посуда. Только в его семье это называлось «буфет», а в моей — «сервант».

В нашем серванте, кроме посуды и банок с вареньем, которые хранились в левом крыле, лежали еще и книги, хранившиеся в правом.

Однажды мы со Смирновым разглядывали книжки, которые были в серванте, и среди прочих обнаружили книгу «Дон Кихот». Прочитав фамилию автора, Смирнов так развеселился, что никак не мог успокоиться. «Ха! — кричал он. — В серванте лежит Сервантес!»

Мне это не показалось столь уж смешным. Но постоянная готовность к веселью была в те годы нашей общей чертой. И мы ржали целых полчаса.

Потом еще долго Смирнов говорил: «Посмотри, нет ли в твоем „сервантесе“ чего-нибудь наподобие варенья».

Моему поколению сказочно повезло: кинофильм «Великолепная семерка» появился в наших кинотеатрах в начале 1960-х годов, когда мы, тогдашние подростки, были в самом правильном для его восприятия возрасте.

Этот фильм и теперь вспоминается мной с восхищением и благодарностью. А тогда…

А тогда мы, конечно же, играли в этих прекрасных и мужественных героев, ревниво деля друг с другом и «отбивая» друг у друга самых любимых.

Героя Юла Бриннера звали Крис. Он, конечно, был самый-самый.

И в детстве, и позже я все время слышал: «Здесь вам государственное учреждение, а не частная лавочка».

Понимание того, что любая «частная лавочка» куда предпочтительнее, чем любое «государственное учреждение», приходило гораздо позже, и очень постепенно.