Лев Рубинштейн - Целый год. Мой календарь

Эта «песня» звучала тогда довольно часто в концертах по заявкам радиослушателей наряду с полонезом Огинского и с «Куда, куда вы удалились» в исполнении Лемешева.

Я знал когда-то симпатичную пожилую даму, которая была родом из Калуги и успела поучиться в тамошней гимназии. В той гимназии преподавал Циолковский.

Он был, по ее воспоминаниям, ужасный чудак и был к тому же глуховат, и гимназистки, конечно, над ним подсмеивались.

Он был добр, и все этим пользовались. Если ученица плохо знала урок и он собирался поставить ей за это двойку, она начинала плакать. Он немедленно шел на попятную, ставил ей тройку вместо двойки и при этом растерянно бормотал: «Не пвачьте, не пвачьте».

Звук «л» он произносил на польский лад.

Глядя на карту Южной Америки, где государство Чили выглядело как узенькая и длинная полоска, вытянутая с севера на юг вдоль океанского побережья, Смирнов задумчиво сказал, хмыкнув при этом: «Да, про такую страну никакой поэт не напишет „Широка страна моя родная“». Он вообще-то редко шутил удачно. А эта шутка мне понравилась.

Однажды я услышал, как какой-то восточный человек громко и долго говорил с кем-то по мобильному телефону. Из контекста я понял, что он кому-то рассказывает о своей предстоящей женитьбе. Отвечая, по-видимому, на вопрос, хороша ли собой невеста, он радостно прокричал в трубку: «Да! Красывий! Бэлий! Всэ зуби целий!»

Друг моего отца, Владимир Васильевич, работал в министерстве. И что-то там такое возглавлял. Он и его жена тетя Галя приезжали к нам на «Победе» с шофером. Меня пускали посидеть в машине. И я с важным видом на виду у приятелей сидел, развалясь, на покрытом ковром заднем сиденье.

Потом он ушел из министерства. Ну и «Победа» куда-то исчезла.

Однажды, когда я в очередной раз был с мамой в городе Севастополе, я умудрился заболеть сильнейшей ангиной.

Помню, как с высочайшей температурой я лежал в проходной комнате, где все ходили туда-сюда, и урывками, впадая время от времени в болезненный сон, читал «Человека-невидимку». Когда я засыпал, он, этот невидимка, мне снился, и явь мешалась со сном.

На фронтоне Ленинской библиотеки изображены барельефы классиков мировой науки. Когда-то, в советские годы, перед государственными праздниками поверх этих барельефов вешались огромные портреты членов Политбюро. Меня, помню, очень веселили подписи под портретами скучных дядек в одинаковых пиджаках. Под ними значилось: Ломоносов, Ньютон, Фарадей и так далее.

Мой двоюродный брат Игорь был женат, хотя и недолго, на дочери посла. То ли в Швеции, то ли в Дании — уже не помню.

Когда он к нам приезжал, он всякий раз дарил мне несколько пластинок жвачки.

На весь следующий день я становился самым главным человеком в классе.

Мне вообще везет на всякие ничем не объяснимые странности.

Но, может быть, самое странное и необъяснимое, что я видел в жизни, была настенная надпись мелом, на которую я наткнулся в городе Берлине в середине 1990-х годов. На стене какого-то невзрачного дома, мимо которого я шел куда-то, было написано, причем по-русски: «Парацельс — убийца!».

Это было настолько удивительно, что я даже не предпринял попыток понять, что это может значить.

Эту удивительную загадочную мантру необходимо повторять до тех пор, пока не обнаружатся признаки просветления.