Александр Проханов - Среди пуль

Навстречу попался согбенный человек в мерцавших очках. Он нес свечу прямо перед собой, словно боялся обжечься. Белосельцев узнал в человеке Советника, хотел было окликнуть его, но не решился. Советник открыл дверь кабинета, и там, в глубине, горели несколько свечей и виднелись озаренные лица, словно Советник вошел в потаенную часовню, где стоял озаренный алтарь.

Мимо, стуча сапогами, прошли военные. Они чиркали по стенам фонариками, отчего казалось, что все стены исписаны огненными письменами. Следом проследовала молчаливая вереница женщин. У каждой свеча. Они напоминали монахинь, торопившихся в свои кельи.

Белосельцев шагал по коридору, и сходство с горой увеличивалось. В этой темной горе, в катакомбах, пряталась уцелевшая жизнь. Молилась у алтарей, укрывала от внешних напастей свои скрижали и свитки.

Он вышел из подъезда, и образ горы сменился образом ночного туманного поля в кострах, дымах, в невнятных голосах, слабых звонах и окликах. Казалось, встал на ночлег цыганский табор, или племя кочевников, или рать, идущая в далекий поход. Развели бивачные огни, варят нехитрую пищу, звенят котлами, уздечками, составленным в пирамиды оружием. Эти туманные сырые костры, вялые дымы, склоненные к кострам лица пробуждали сладкие воспоминания о старине, о ночлегах в полях, о чьей-то не твоей, но родимой судьбе.

Белосельцев шел мимо костров. Кто-то тянул ко рту отекавшую каплями ложку. Кто-то обгорелой палкой выкатывал из углей картошку. Кто-то голый, мускулистый сушил над пламенем рубашку. По краю этого ночного поля на фонарных столбах вполнакала горели фонари – голубоватые, аметистовые, окруженные туманными нимбами. И казалось, охраняя бивак, стоят высокие недвижные ангелы. «Духи восстания», – думал Белосельцев, обходя баррикады, собранные из бочек, ящиков, торчащей в разные стороны арматуры.

Он увидел, как из темного подъезда в моросящий дождь вышел человек, кутаясь в плащ. Узнал в нем Белого Генерала. Тот колебался, не решаясь двинуться, словно выбирал направление – то ли к сумрачным деревьям парка, в которых светил недвижный, окруженный кольцами голубой фонарь, то ли к дальней баррикаде, за которой пустая, мокрая, словно натертая маслом, блестела улица. Двинулся к баррикаде, худой, узкоплечий, с поднятым воротником. Он прошел сквозь костры, миновал узкие проходы в баррикаде, вышел на пустынную улицу. Зашагал по ней под фонарями, прямой, одинокий, оставляя на произвол судьбы осажденный дворец, его защитников, исчезая навсегда из памяти знавших его людей. С каждым шагом он растворялся в другой, неинтересной и неважной для них жизни, где нет места самопожертвованию, беззаветной вере и подвигу, всему тому, что предстояло пережить сидящим у костров баррикадникам.

«Духи восстания», – повторял Белосельцев, проходя под фиолетовым, размытым фонарем, с которого спадала на землю моросящая белизна, похожая на сложенные пернатые крылья.

Он осмотрел баррикаду, ее утлое нагромождение: аккуратные горки камней и ломти асфальта, обрезки труб и железные прутья – арсенал восстания. Оценил возможность отпора, когда на баррикаду устремится цепь автоматчиков, ударят с боевых машин пулеметы и пушки. Возможность отпора была невелика. Она не сулила победу, а лишь задержку атакующих, когда те станут проламывать гусеницами нагромождение досок и ящиков, добивать оставшихся на баррикаде защитников. Главный отпор намечался в Доме Советов, в тесных вестибюлях, на узких переходах и лестницах. Но он, Белосельцев, был готов защищать баррикаду, принять на себя первый разящий удар.

Он проходил мимо костра, глядя на сутулые спины и протянутые к огню руки, когда услышал знакомый голос:

– А я вас уверяю, братья, чудо возможно! Чудесное преображение ждет каждого и уже, быть может, сегодня. По Божьему промыслу злодей может обратиться в праведника, а мытарь в бессребреника. И эта ночь для каждого из нас может стать высшим мгновением его земной жизни!

У огня, на перевернутом ящике, подтянув подрясник, закатав на коленях золоченую епитрахиль, сидел отец Владимир. Его борода легко и прозрачно распушилась навстречу огню.

– Ба, кто к нам пришел!.. Товарищ генерал! – Белосельцева окликнул другой знакомый веселый голос. Всматриваясь сквозь дым и дрожащий воздух, он узнал в говорившем Клокотова. В брезентовой штормовке, похожий на туриста, тот сидел на бревне, перебрасывал с ладони на ладонь печеный клубень. – К нам!.. В наш взвод!..