Альфред Кох - Отходняк после ящика водки

– Дорогой Андрей Андреич! Я поклонник вашего таланта и прочее (и здесь без иронии). Метафоры у вас роскошные. Когда вы пишете, что «разлука пахнет самолетным кондиционером», тут я в восторге. От убийственной точности образа. Но! (Я перехожу к спорной фразе.) Когда вы уверяете, что весна в Крыму пахнет спермой молодого фавна, тут я как репортер протестую. Информация неточная.

– Как неточная? Весна именно так и пахнет, клянусь!

– Не-не-не. Неточная и непроверенная! Более того: проверить ее невозможно. Прочтут люди ваш текст и спросят меня: ну и где она, сперма фавна? Что за фавн у вас такой? Не могу я как репортер текст про фавна выдавать за записки очевидца. Воля ваша, но я считаю, что такие промахи вам, как матерому поэту, ни к чему…

Вы будете смеяться, но Андрей Андреич согласился. И правку мою принял.

Я же хотел как лучше!

И он, как проницательный человек, инженер человеческих душ, понял это.

Я прямой ученик Гоголя Николая Васильевича, причем, скажу прямо, не из худших. К нему в ученики вообще набивались, конечно, многие. Но документ, подтверждающий статус и обосновывающий амбиции, есть только у меня.

Получил я его официально, честь по чести, при следующих обстоятельствах. Сколько-то лет назад, будучи студентом МГУ, я попал на производственную практику в г. Благовещенск и пол-лета трудился там в газете с веселым и жизнеутверждающим названием «Амурский комсомолец». Название действительно удачное и остроумное, амурные дела всегда были актуальны для членов ВЛКСМ. Правда, предлагалось еще одно объяснение названия этого СМИ, более казенное и скучное, но уж так: город стоит на реке Амур – который, в свою очередь, опять разбирайся, неизвестно отчего так назван.

Руководителем моей практики был назначен ответственный секретарь газеты, который приехал в эту глушь по распределению за пару лет до меня. Он правил и сокращал мои простодушные тексты, смотрел на меня печальными глазами, вздыхал… Иногда он звал меня вечерами домой, мы там пили вьетнамскую рисовую водку (начав ее пить еще на набережной, глядя на китайский город Хайхэ на чужом берегу речки) и сдержанно ругали Советскую власть – все это, само собой, на кухне, классический вариант. Когда практика моя закончилась и я уж дал отвальную, ответсек набил мне на машинке характеристику, затребованную журфаком, и там черным по белому было написано: «Студент И. Свинаренко подает надежды, толк из него будет». И подпись: «Гоголь Николай Васильевич» – именно так звали моего начальника.

Зачем он так меня похвалил? Точно ли я был хорош тогда как репортер? Или так, по доброте душевной сказал человек пару дежурных слов? А может, думал, что я, воодушевленный, и в следующее лето приеду к нему в глухую провинцию на самом краю империи и скрашу скудный досуг? (Некоторым я кажусь хорошим собутыльником.) Поди знай. Но никогда больше не бывал я в Благовещенске…

У этой истории хороший конец: Николай Васильевич Гоголь и сегодня жив-здоров, он живее многих живых, он, более того, удачлив в бизнесе! И чтоб с ним повидаться и сверить с ним прямоту своего творческого пути, не надо лететь на другой конец страны: Коля Гоголь живет сегодня в Москве, работает по специальности – издает журнал. Забавно, что в названии его нового СМИ, как прежде, сквозят лирические мотивы, намеки на дружбу полов: «Женские секреты».

В общем, Гоголь с нами!

И в этом есть какая-то красота, законченность и справедливость.

Ура!

Некоторые думают, что вышли из «Шинели» Гоголя.

Другие воровали сюжеты у Шекспира.

Третьих – это я про себя – выталкивал на дорогу Окуджава, причем выталкивал не в переносном смысле слова, а буквально.

При следующих обстоятельствах.

Это было в самом начале 90-х, зимой, вот как сейчас. Ну не совсем как сейчас, тогда мы еще не совсем отвыкли от прежних порядков и жили как при Советской власти, то есть на фоне настоящих зимних морозов и серьезных сугробов. Трудно было догадаться, что оттепель превратит исконно русскую зиму в теперешнюю космополитическую кашу…

Я поехал навестить Булата Шалвовича на дачу в Переделкино. На правах коллеги – мы с ним работали в одной газете с недобрым названием «Молодой ленинец», что в Калуге. Только немного разминулись: он там трудился в 50-е, а я в 80-е годы. Окуджава иногда приезжал в Калугу за рулем «Жигулей», не имея водительских прав вообще. И ностальгически запросто заходил в редакцию – выпить чаю. Мы смотрели на него открыв рты: как же, живой классик! Роскошь человеческого общения казалась незаслуженной и неуместной. Мы старались говорить с ним о чем-то умном, надували щеки, но получалась какая-то ерунда.