Юрий Рогоза - Музыка для богатых

Шаман – без рогатого шлема, но в своем рабочем кожано-перьевом прикиде – радостно колдовал вокруг Шон, тихо постукивая в бубен и то и дело прикасаясь к ее животу своими слесарскими лапами.

– Никита, братан!! – Витек облапил Никиту, оторвал его от земли, успев даже поцеловать на весу в небритую щеку. Он был все таким же худым и бледным, как все последнее время, но светился и приплясывал от непонятного восторга.

Циммершлюз в умопомрачительной новой пижаме был здесь же – иронично и снисходительно улыбался, облокотившись худым плечом о стену и скрестив на груди руки. И был он все тем же, прежним Мариком. Знавшему правду Никите это показалось совершенно естественным и правильным.

– Вы чего это? – еще немного заспанно спросил он. – Что случилось?

– Пацан у нас будет!! Пацан!.. Сечешь?! – радостно проорал Витек.

Разрумянившаяся Шон в чистом новом сарафане никогда еще не выглядела такой красивой.

– Цэ добрэ, шо я еще цэе… не улетел, – буднично проговорил Харалдай, оторвавшись от живота Шон. – Везучий ты хлопец, Витя. Дытынка здорова та щаслыва будэ…

– Поздравляю, ребята… – Никита поцеловал Шон и протянул Витьку руку, которую тот стиснул, как солдат последнюю гранату.

– Нет, ну вы хоть врубаетесь?! У меня сын будет!! Сын!!

В его веселье было что-то истеричное. А может, Никите просто показалось.

– Может, девочка… – непривычно мягко сказала Шон, улыбнувшись. – Тоже ведь хорошо, правда?

– Та не, Витек правый, – вмешался шаман. – Хлопчик у вас будет…

– Как ты можешь знать, Харалдай, милый, ведь ему недель пять, не больше, – опять улыбнулась Шон. – Даже врачи еще ничего не скажут…

– Та мени хоть два часа! – пожал круглыми плечами шаман. – Я ж не врач. Кажу – мальчик, значит – мальчик…

Завтрак был поспешным – солдатского вида чемодан Харалдая уже стоял у порога, рядом со страшноватым рогатым шлемом, – но очень торжественным.

Марик открыл бутылку шампанского. Сквозь привычную иронию на его лице на мгновение проступила настоящая радость – лучистая, добрая-добрая…

– Ну, господа, – он поднял бокал, – мы с вами часто пили шампанское, но не всегда сразу по двум великим поводам. Счастливого вам пути к истине, Великий Зарин Харалдай. А вас, Витя, Шура, от души поздравляю… Да, и попрошу всех воздержаться от курения!..

Никита сделал глоток, надкусил бутерброд с тающей во рту икрой. И без утреннего шампанского все казалось чуть нереальным. То, что Харалдай уезжает навсегда, было так же невозможно себе представить, как и развешанные по пентхаусу пеленки. И все же, – невесело признал Никита, – мир резко и без предупреждения начал сдвигать декорации. Значит, спектакль окончен… Или, может, сезон?

Он невольно поднял глаза на Марика в поисках ответа, но тот был никаким не Абдаллахом Асадом Аль-Хабиби, кающимся чернокрылым ангелом, а привычным Циммершлюзом, брюнетом с нагловатой физиономией, элегантно поигрывающим бокалом шампанского…

В аэропорт они ехали на «мерседесе», усадив Шон на переднее сиденье. Втроем сзади было тесновато, особенно из-за полного Харалдая в национальном костюме, бережно державшего на коленях шлем, рога которого туго упирались в обивку салона.

Впрочем, самого шамана это ничуть не беспокоило. Словно забыв о прижатых к окнам Витьке и Никите, он почти сразу закрыл глаза и начал что-то тихо и заунывно напевать.

– Слушай, Харалдай, ну что это ты воешь, как раненый барсук? Морально, что ли, готовишься? Духовный ритуал такой? – улучив момент, спросил измученный Витек.

– Типа того, Витя, – открыв глаза, спокойно ответил шаман и, вновь закрыв глаза, завыл еще протяжнее.

Но в «Домодедово» он снова стал самим собой, прежним. Даже в аэровокзальной тишине на него то и дело обращали внимание, принимая, очевидно, за чукчу-солиста из фольклорного ансамбля. Но только чужие, незнакомые люди. Никите же даже сейчас, несмотря на дикость шаманского костюма, Харалдай неумолимо казался все тем же положительным украинским прорабом, улетающим теперь в совсем уж дальние края в поисках лучшей доли. И при мысли, что это – навсегда, морозно сжималось сердце…

А затем стало и вовсе невыносимо. Они сдали чемодан в багаж, зарегистрировали билет и отошли в угол, к огромному, до потолка, стеклянному окну. Посадку все не объявляли, но время летело, электронно пульсируя на развешенных повсюду часах. Все молчали. Даже небритый Циммершлюз был непривычно серьезным.

– Блин, что ж так на душе хреново-то, а?.. – Витек не выдержал первым. – Я себя так только в детдоме, на выпускном, чувствовал. Как сейчас помню… Стоим с пацанами, смотрим друг на друга, а сами все понять не можем – это как? Были братаны, а теперь что же – каждый сам по себе?! Харалдай, ты хоть это… приезжать-то будешь?!