Сигрид Унсет - Йенни

– Йенни! О, Йенни, прости меня! Теперь ты сама видишь, не успел я приехать, как это началось… – Он сжал кулаки и крикнул куда-то в пространство: – О, я ненавижу, ненавижу… то, что называется моим домом!

– Дорогой, милый мой… не надо так… О, родной мой, не принимай этого так близко к сердцу! – Йенни изо всех сил прижала его к себе. – Хельге! Дорогой мой, выслушай меня, скажи, разве это имеет хоть какое-нибудь отношение к нам? Это нас совершенно не касается… – И она целовала и ласкала его до тех пор, пока он не перестал рыдать.

Йенни и Хельге сидели на диване в его комнате. Они сидели, крепко обняв друг друга, и ничего не говорили.

Был воскресный день в июле. Йенни гуляла утром с Хельге, а потом обедала у его родителей. После обеда пришлось вчетвером сидеть в гостиной в ожидании кофе. Но после кофе Хельге позвал Йенни в свою комнату под предлогом, что он хочет прочитать ей свою рукопись.

– Ох, – сказала Йенни как бы про себя. Хельге не спросил, почему у нее вырвалось это междометие. Он усталым движением положил голову к ней на колени, а она стала нежно гладить его по волосам, но ничего не произносила.

– Да, да, – со вздохом произнес Хельге. – У тебя на Виа Вантаджио было гораздо приятнее и уютнее. Не правда ли, Йенни?

Из кухни доносился звон посуды, и в комнату проникал чад. Фру Грам готовила что-то к ужину. Йенни подошла к открытому окну и заглянула в темный колодец, представлявший собою двор. Все окна напротив были кухонные, на всех углах и во всех этажах были одинаковые широкие окна с жалюзи. Из одной людской доносилась игра на гитаре, и дребезжащее сопрано пело:

На Йенни напало уныние, но звуки гитары напомнили ей Виа Вантаджио, и Ческу, и Гуннара, который часто сидел в углу дивана, положив ноги на стул, и напевал итальянские песенки, тренькая на гитаре Чески. И ее вдруг неудержимо потянуло ко всему этому. Хельге тихо подошел к ней:

– О чем ты думаешь?

– О Виа Вантаджио.

– О, Йенни, как нам было хорошо там!

Она вдруг порывисто обняла его и нежно притянула его голову к себе на плечо. Когда он заговорил, она вдруг поняла, насколько чуждо было ему то, о чем она так болезненно тосковала.

Подняв его голову и заглянув прямо в его золотисто-карие глаза, она старалась перенестись в залитую солнцем Кампанью и представить себе Хельге, каким он был, когда, лежа на зеленой траве среди цветов, он не сводил с нее влюбленного взора.

Она хотела во что бы то ни стало стряхнуть с себя чувство гнетущей тяжести, которое овладевало ею каждый раз в доме Хельге.

Все здесь было для нее невыносимо и глубоко противно. И так это было с первого же вечера, когда ее пригласили после официального приезда Хельге. Она должна была разыграть недостойную комедию, когда фру Грам представила ее своему мужу. И это на глазах Хельге, который знал, что она притворяется и что они обманывают его мать! Это мучило ее ужасно. Но это было еще не все; было другое, еще более отвратительное. Когда она на несколько минут осталась с глазу на глаз с отцом Хельге, тот сказал ей, что он недавно приходил в ее ателье, но не застал ее дома. «Да, в этот день я не была в ателье», – ответила она и вспыхнула до корней волос. Он посмотрел на нее таким странным, растерянным взглядом, что у нее вдруг вырвалось: «Нет, я была в ателье; но я не могла отворить дверь, потому что у меня сидел один знакомый». Грам улыбнулся и сказал:

– По правде сказать, я хорошо слышал, что кто-то был у тебя в ателье.

Тогда она окончательно смутилась и пробормотала, что это был Хельге и что он уже несколько дней как приехал в Христианию, но скрывал свой приезд.

– Дорогая Йенни, – тихо проговорил Грам, и Йенни хорошо видела, что он был очень недоволен, – вам вовсе не надо было скрываться от меня. Поверьте, что я-то во всяком случае оставил бы вас в покое. Да, да… но, конечно, я должен сознаться, что меня очень порадовало бы, если бы Хельге захотел повидаться со мной…

Йенни окончательно растерялась и не знала, что ответить ему на это.

– Ну, что же, – прибавил Грам, – я, конечно, постараюсь, чтобы Хельге не заметил, что я знаю это.

Йенни вовсе не хотела скрывать от Хельге, что она проговорилась его отцу и выдала его маленькую тайну. Но она так и не собралась с духом сказать ему об этом, так как боялась, что это ему будет неприятно. И ее постоянно мучило и нервировало сознание, что она живет в какой-то лжи, что от одного она скрывает одно, от другого – другое.