Сигрид Унсет - Йенни

Начало быстро смеркаться. Лицо Франциски выделялось белым пятном под темной шляпой. Она умолкла и задумалась.

– Как вы любите ваших друзей, – сказал тихо Хельге.

– Да, это правда… Но мне хотелось бы, чтобы все люди были моими друзьями. Мне хочется любить всех. Не знаю, понимаете ли вы меня? – Она произнесла это очень тихо и глубоко вздохнула.

Хельге Грам вдруг наклонился и поцеловал ее маленькую руку, белевшую на столе.

– Спасибо, – сказала Франциска. Они посидели еще немного.

– А теперь пора уходить. Становится холодно, – сказала она.

На другой день, когда Хельге переехал в свою новую комнатку, он увидал посреди стола майоликовую вазу с букетом маленьких голубых ирисов, казавшихся особенно свежими в лучах солнца, которое щедро освещало комнату. Синьора пояснила, что утром приходила кузина, которая и принесла эти цветы.

Когда Хельге остался один, он склонил голову над цветами и перецеловал их все, один за другим.

Хельге Граму жилось хорошо в его комнатке на Ринетто. У него было радостное сознание того, что он действительно работает за своим маленьким столом перед окном, выходившим во двор с развешанным на нем бельем и цветочными горшками на балконах. Напротив него жила семья с двумя детьми, мальчиком и девочкой, шести и семи лет. Когда они выходили на свой балкон, то всегда приветливо кивали Хельге, и он отвечал им и здоровался с их матерью. Это «шапочное» знакомство давало ему чувство покоя и уюта. Передним на столе стояла ваза Чески, которую он постоянно наполнял свежими цветами. Синьора Папи очень хорошо понимала его ужасный итальянский язык. Он объяснял это тем, что раньше у нее жили датчане, а Ческа уверяла, что датчане совершенно неспособны к языкам.

Когда синьора заходила к нему в комнату по какому-нибудь делу, она всегда останавливалась у двери, чтобы поболтать с ним немного. Конечно, разговор главным образом касался всегда «кузины» – «хэ белла», как называла ее синьора Папи. Раз фрекен Ярманн заходила к нему одна, а в другой раз вместе с фрекен Винге – оба раза для того, чтобы пригласить его к себе. Когда синьора Папи со смехом прерывала наконец свою болтовню, извиняясь, что мешает ему заниматься, и уходила из комнаты, Хельге закидывал руки за голову, откидывался на спинку стула и думал о своем доме. Он вспоминал свою комнату, находившуюся рядом с кухней, где его мать и сестра всегда громко разговаривали о нем, обсуждая его и выражая заботу о его будущности. Он слышал каждое их слово, – по-видимому, этого они и хотели. Все это осталось позади. А здесь каждый день являлся для него драгоценным даром. Наконец-то, наконец-то он нашел покой, наконец он может отдаться любимым занятиям свободно, беспрепятственно.

Все утро уходило у него на музеи и библиотеки. А по вечерам он заглядывал к двум художницам на Виа Вантаджио и пил у них чай.

Обычно обе они бывали дома. Иногда у них бывали и другие гости – Хеггена и Алина он всегда находил у них. Раза два он застал фрекен Винге одну, а один раз Франциску.

Собирались они всегда в комнате Йенни. Там было теплее и уютнее, но окна они оставляли все-таки открытыми до тех пор, дока не исчезали последние признаки вечерней зари. В печке весело горел огонь, а над спиртовой лампой тихо кипела вода. Хельге изучил каждый предмет в этой комнате – этюды, фотографии на стенах, вазы с цветами, голубой чайный сервиз, полочку с книгами у кровати, мольберт с портретом Франциски. Правда, в комнате всегда царил некоторый беспорядок – стол был завален ящиками с красками и в беспорядке валявшимися альбомами для эскизов и клочками бумаги; время от времени Йенни, накрывая стол для чая, запихивала ногами под стол кисти и куски холста, валявшиеся на полу. На диване очень часто валялись чулки для штопки, и она убирала их только тогда, когда усаживалась на диван, чтобы приготовить бутерброды. Случалось также, что посреди стола красовался спиртовой утюг.

Пока Йенни прибирала и хозяйничала, Хельге сидел с Франциской у печки и тихо беседовал. Время от времени на Ческу вдруг нападало желание играть роль хозяйки, и тогда она уговаривала Йенни посидеть спокойно и предоставить ей все. В таких случаях Йенни приходила в ужас, потому что Ческа налетала на комнату, словно ураган, – она разбрасывала по сторонам предметы, которые ей мешали, и Йенни уже не находила их больше. Валявшиеся на полу эскизы она в порыве аккуратности наскоро прикрепляла к стенам и при этом вместо молотка употребляла каблук своей туфли.