Тадеуш Доленга-Мостович - Знахарь

– А не помрет?

– Я не пророк, – пожав плечами, ответил Антоний, – но думаю, что, если все сделаете так, как я велел, он выживет.

Мужики забрали Федорчука и уехали. Но не прошло и десяти дней, как из той же Нескупой привезли нового пациента. Работник одного из хозяев рубил лед на реке и, поскользнувшись, развалил себе топором ступню до самой щиколотки. То ли топор был ржавый, то ли с лаптя какая-то гадость в рану попала, только нога прямо на глазах стала чернеть. Сам раненый понимал, что это гангрена.

Антоний только головой покачал да буркнул:

– Я уж тут ничем не помогу. Пропала нога.

– Так хоть жизнь спасай! – умолял бедолага.

– Ногу надо отрезать вот тут, в этом месте, – угрюмо произнес Антоний и показал над коленом. – Останешься калекой на всю жизнь и еще меня проклинать будешь. Станешь говорить, будто был какой-то способ спасти ногу, да я не смог.

– Клянусь тебе, брат, только жизнь спаси. Я ж сам вижу эти черные пятна. Гангрена.

– Как хочешь, – согласился Антоний, немного поразмыслив.

Операция была чрезвычайно болезненной и так ослабила больного, что в течение ближайших нескольких дней и речи не могло быть о том, чтобы везти его домой. Однако жизни его уже ничто не угрожало.

После этих случаев слава Антония Косибы еще больше выросла. К нему чуть ли не ежедневно стали приходить больные с разными хворями. У одного глаза стали гноиться так, что света божьего не видел, у другого в костях ломота, третий жаловался на колики, иных кашель душил. Бывали и такие, которые сами не ведали, что с ними происходит, просто слабость одолела и все.

Антоний помогал не всем. Некоторых сразу отсылал, говорил, что на их недуг лекарства нет. А другим давал разные советы: то мешок с горячим песком к животу прикладывать, то не сыпать в еду соли и мяса не есть, а то пить отвары разных трав. И как-то так выходило, что к тем, кто от него с советом выходил, возвращалось здоровье: если и не совсем, то хоть какое-то облегчение в своих страданиях человек получал.

В округе той было несколько знахарей. В Печках, у графа Зантофта, старый знахарь-овчар умел заговаривать рожу и зубную боль, да и в других болезнях кое-как разбирался. Одна целительница, бабка Белякова из поселения Новые Выселки, помогала с лишаем справиться и благополучно родить; ризничий в Радолишках глистов выгонял и мог кровь останавливать. Но все они приказывали молитвы творить или произносить таинственные заклинания, всякие знаки над больными проделывали или вручали им амулеты.

А вот новый знахарь, с мельницы, ничего такого не делал. Посмотрит, порасспросит, пощупает, походит по комнате, точно обезумев, яростно потирая свой лоб и глазами вращая, а потом вдруг сразу и говорит, как немочь лечить следует.

В округе много спорили, который знахарь лучше лечит. Но в одном Косиба, безусловно, превосходил всех прочих: он не брал денег. Когда же приносили брусок масла, курицу, кошелку бобов, свиток домашнего полотна или кусок шерсти, то принимал подношение, коротко благодаря, если же ничего не приносили – все равно точно так же лечил. Иногда он раздавал кое-что самым бедным, а остальное оседало в Мукомоловой кладовой. Самому Антонию не много надо было на его личные нужды: только бы хватало на курево, на пару юфтевых сапог и на кое-какую одежонку. Но на это довольно было и его заработка на мельнице, потому как он отнюдь не забросил этой работы, хотя Прокоп – из благодарности за сына и за то, что Антоний отдавал в семью, – сам его уговаривал оставить это дело.

А между тем количество пациентов росло. Случались уже и такие дни, когда знахарь и часа не мог урвать для работы на мельнице. Под его дверью стояло по десять, а то и больше фурманок с тяжелыми больными. Те, что еще были в силах, приходили пешком, если только не прибывали они совсем издалека, что тоже бывало нередко.

В чулане, в сенях и в самой комнате по углам росли целые груды подношений, потому как мать Агата соглашалась брать только съестное, а полотно, лен, шерсть, кожи бараньи и телячьи, а прежде всего травы – только до этих последних и был жаден Антоний – так и лежали кучами.

– Мусора тут у тебя, как в курятнике, – говорила широкобедрая Зоня, упираясь руками в бока, – а всякого добра, как у жида за печкой. Сказал бы, я и прибраться могу… Тут тебе и полы надо бы выскрести…

– Да ладно, пусть, – отмахивался он. – Мне и так хорошо.

– Да и окна вымыть стоило бы, – прибавляла она.

– Обойдется…

– Мужчина без женской заботы – все равно что сад без ограды.