Тадеуш Доленга-Мостович - Знахарь

Поэтому даже самым близким Прокоп ничего толком не сказал. На следующий день, как и задумал Антоний, бабы тщательно прибрались в пристройке. Там затопили печь, поставили бадью с водой и две самые большие кастрюли, а затем перенесли туда кровати Василя и Антония.

Бабам и второму работнику Прокоп только и сказал:

– Антоний знает способ лечения, вот и будет лечить Василька.

Между тем Антоний подобрал себе среди инструментов молоток и небольшую пилу, которую до белизны вычистил дробленым кирпичом и приделал к ней ручку. Потом нашел долото и два ножа. Все это он долго точил, а поскольку делал он это в кладовке, никто не мог за ним подсматривать. Никто не видел и то, как он выстругал две вогнутые дощечки.

Старый Прокоп с самого утра отправился в местечко, а вернувшись, занес Антонию в пристройку какие-то свертки. Это были вата и йод. А перевязочный материал Косиба изготовил сам из двух простыней.

Вечером в пристройку перенесли Василя, и они провели эту ночь вдвоем. Пристройка состояла из одного большого помещения с тремя окнами и темной нишей-альковом. Василю поставили кровать в комнате. Альков занял Антоний. Как и в домашней кухне, тут вдоль стены стояли лавки, а в углу – большой стол.

Василь никак не мог заснуть. Все время расспрашивал Антония о разных деталях предстоящего.

– Да спи ты уже, – оборвал его наконец Антоний. – Что ж ты, как баба, боли боишься?!

– Да я не боли боюсь. Где уж там. Сам увидишь. Я и не пискну. Только о том и прошу тебя, чтоб ты на боль не обращал внимания. Я вытерплю. Лишь бы получилось все.

– Все будет хорошо.

На рассвете мельница заработала как обычно. С той только разницей, что обе молодые женщины вынуждены были помогать вместо Антония.

– Что ж это у тебя, Прокоп, – подшучивали мужики, – на бабах мельница крутится?

Но Прокоп на шутки не отвечал. Его занимали совсем другие мысли. Он делал свое дело, а про себя беспрерывно молился.

Между тем солнце уже поднялось над застилавшей горизонт дымкой и залило весь мир теплым светом. В пристройке стало совсем светло.

Антоний уже давно встал и возился с подготовкой к операции, что-то бормоча себе под нос. Василь молчал, неотрывно наблюдая за ним. Этот бородатый великан казался ему совершенно исключительным человеком, таинственным и опасным. В его поведении, в торопливости, сменявшейся внезапной недолгой задумчивостью, в мимолетных улыбках и нахмуренных бровях было что-то такое, что вызывало суеверный страх. Василь знал, что сейчас сюда никто не придет, а значит, он полностью во власти этого человека. Знал он и то, что теперь уже никакие просьбы не помогут, что Антоний ни за что не отступит от задуманного. Может, Василь и позвал бы на помощь, но даже на это его не хватило. Он только смотрел, словно зачарованный, на непонятные действия Антония, на то, как тот побросал разные инструменты в кипящую воду, как завернул их в простыни, как положил на табуретке свернутые бинты… как достал откуда-то веревки…

Василек подумал, что так, должно быть, выглядит палач, который готовится пытать преступника. Тем более изумился он, когда вдруг услышал над собой теплый и сердечный голос, так отличавшийся от обычной манеры Антония в разговорах.

Антоний наклонился над ним и произнес ласково и доброжелательно:

– Ну, приятель, смелее, по-мужски! Придется потерпеть, если хочешь снова быть справным, ловким парнем. Все будет хорошо. Давай, обопрись на меня.

Он взял калеку на руки и положил его на стол.

– Видишь ли, – продолжал Косиба, – я знаю, что ты смелый, что стиснешь зубы и даже не пикнешь. Но все-таки ты можешь невольно вздрогнуть, поэтому я должен тебя привязать. Потому что малейшая твоя дрожь может всю мою работу испортить.

– Вяжи, – прошептал Василь.

– И не смотри сюда. Поглядывай на потолок или вон через окошко на облачка в небе.

Этот спокойный голос принес облегчение издерганным нервам Василя. Он чувствовал, как плотно обвивают его шнуры; теперь он был так крепко привязан к столу, что даже пошевелиться не мог. Покосившись в сторону, он еще заметил, как Антоний высоко закатал рукава и долго мыл руки в горячей воде, над которой поднимался парок.

Потом звякнули инструменты, еще секунда – и он почувствовал точно быстрое прикосновение раскаленной проволоки к правой ноге. И еще два раза!.. Боль становилась все сильнее. Василь изо всех сил сжал челюсти, на глазах у него выступили слезы. Ему казалось, что прошло уже много часов, а боль все нарастала… Наконец сквозь стиснутые зубы его прорвался сдавленный, длинный вой: