Тадеуш Доленга-Мостович - Знахарь

– Как хочешь, – повел плечом Антоний. – Да разве я настаиваю, что ли? Я говорю, что смогу, потому как уже не раз людей из такой беды вытаскивал, значит, умею. Разве ты когда-нибудь слышал, чтоб я слова на ветер бросал или попусту хвалился?

Старик молчал.

– Разве случилось когда, чтоб я сказал, что знаю какую-нибудь работу, а потом испортил дело? – продолжал Антоний.

Мукомол кивнул.

– И то правда! Грех было бы перечить! Ты смекалистый, и я не жалею, что взял тебя. Но тут речь о моем сыне. О последнем оставшемся у меня сыне. Ты должен понимать…

– Неужели ты хочешь, чтоб Василь навсегда остался калекой? Так вот, знай, что со временем ему станет хуже, а не лучше. У него отломились кусочки костей. Я их сам рукой нащупал. Ты говоришь, что тут наука надобна. Так была у тебя наука. Ведь тот доктор из местечка ученый. А что он сделал?

– Если уж ученый не сумел справиться, так неученому и браться нечего. Разве что… – Мукомол заколебался, – разве что в Вильно его отвезти, в больницу. Только денег это больших стоит, да и, опять же, неведомо, поможет ли…

– А тут и затрат никаких. Ты ж мне ни гроша не заплатишь. Я и не настаиваю, Прокоп. Еще раз повторяю: я не напрашиваюсь. От чистого сердца, просто из сочувствия всем вам хотел помочь. А если ты боишься, что Василь от этого умереть может или еще сильнее заболеть, то имей в виду две вещи. Во-первых, ты вправе будешь хоть бы и убить меня. Защищаться не стану. А захочешь – буду до самой смерти своей на тебя даром работать. Что ж тут поделаешь! Жаль мне паренька, и знаю я, что справлюсь. А во-вторых, Прокоп, знаешь ли ты, какие мысли ему в голову забредают?

– Что за мысли такие?

– А такие, чтобы с жизнью покончить.

– Тьфу, даже не говори таких слов, чтоб не сглазить, – вздрогнул Мукомол.

– Я-то не стану. А вот он, Василек, все время над этим думает. И мне говорил, и другим. Сам спроси Зоню или Агату.

– Во имя Отца и Сына…

– А ты, Прокоп, к Богу-то не взывай, – сердито прибавил Антоний, – потому что все болтают, что несчастья с твоими детьми – это наказание Божье за то зло, что ты брату причинил…

– Кто так говорит?! – рассвирепел старик.

– Кто, кто… Да все. Вся округа. А если тебе уж так интересно, то и сын твой то же самое говорит. «Почему, – жалуется он, – я страдать должен, навечно калекой сделаться за грехи отца?..»

Наступила тишина. Прокоп опустил голову и сидел, точно окаменевший.

Его длинные седые волосы и борода чуть колыхались от ветра.

– Господи, помилуй мя, помилуй мя, Господи, – тихо шептал он.

Антонию сделалось крайне неловко. Ведь он бросил в лицо этому бедному старику самое страшное обвинение, причинил ему боль. Желая как-то смягчить свои слова, он снова заговорил:

– Что люди болтают, это, конечно, выдумка… Никому не может быть ведом приговор Божий. А Василь молодой и еще глупый. Я вот не верю в эти россказни.

Старик не шевельнулся.

– Я не верю, – продолжал работник. – А лучшее тому доказательство – что твоего сына можно вылечить, и я его вылечу. Подумай, Прокоп, я ведь тебе только добра желаю, потому как знаю, что и ты мне зла не желаешь. Сам посуди, что будет, когда наперекор всем сплетням Василь выздоровеет, начнет ходить, как все люди, работать станет? Будет кому мельницу после себя оставить, а на старости лет родной человек будет для тебя опорой, заботой окружит… Подумай, разве не заткнутся все эти болтуны, когда увидят здорового Василя?

Мукомол тяжело поднялся с чурбана и посмотрел на Антония. В глазах его поблескивали тревожные искорки.

– Слушай, а ты поклянешься мне, что парень не помрет?

– Поклянусь, – серьезно ответил тот.

– Тогда пошли.

Мельник молча двинулся вперед. Заглянул в комнаты, там никого не было. В углу перед иконой трепетал маленький огонек лампады.

Прокоп снял икону с гвоздя, торжественно поднял ее над головой и сказал:

– Святой Пречистой Девой…

– Святой Пречистой Девой, – повторил Антоний.

– Христом Спасителем…

– Христом Спасителем…

– Клянусь.

– Клянусь. – И для подтверждения клятвы повторил: – Клянусь. – А затем поцеловал образ, который ему поднес Прокоп.

Все должно было происходить в полной тайне. Прокоп Мукомол не хотел, чтобы из-за разговоров об операции в округе опять ожили все слухи про изгнанного брата и про Божью кару, которая должна была постигнуть его потомство. Несмотря на клятву Антония Косибы и исключительное доверие, которое Прокоп питал к нему, он все-таки должен был учитывать возможность смерти сына.