Арина Холина: Пристрастие к неудачникам

– Я работаю, чтобы обеспечить свое будущее. Чтобы быть уверенной…

– Но ты не уверена! – перебил Костя. – Понимаешь, о чем я?

– Кость, ну я не могу, как ты! Ты-то все время празднуешь, даже если нет повода.

– У меня есть повод! Мне все время хорошо.

Настя тогда отвернулась и пожала плечами. А потом вдруг улыбнулась – и не нарочно, а даже против воли, словно улыбались внутри неведомые ей чувства, и произнесла:

– Я крутая! Умри от зависти, ничтожество!

За это она получила еще один толчок ногой – такой сильный, что из рук упала сигарета.

После этого разговора что-то изменилось. Настя прислушивалась к себе, наслаждаясь новым для нее общением с тем странным миром, который живет и множится изнутри каждого человека.

“Меня уволят…” – “И что? Денег – полно, работы – полно”…

“Я буду заводить детей?” – “А ты хочешь?” – “Как можно сказать, что не хочешь детей?” – “Громко и внятно” – “Я не хочу детей!” – “Легче?” – “Ага!”.

“Что меня ждет в будущем?” – “Это обязательно – все время бояться?” – “Нет, но так получается…” – “А нет ощущения, что это от тебя зависит? Это все лишь мысли. Будущего нет, а мысли есть. В мыслях тебе может быть хорошо или плохо, так уж лучше хорошо…” – “А ведь правда! Как-то я раньше не задумывалась…”.

“Костя красивый?” – “Костя красивый.” – “И почему тогда?..” – “Все дело в том…”.

Все дело в том, что Настя никогда не принималась за то, у чего не было внятных последствий.

И она многие лета с неприязнью относилась к похоти – торжеству плоти над духом. Будучи агностиком, Аверьянова имела собственный кодекс: “Мы – существа одухотворенные, – настаивала она. – Это значит, что мы действуем не только инстинктивно, но еще и обдумываем свои поступки, рефлексируем, стараемся избежать вреда не только телу, но и душе. Если меня что и раздражает, так это импульсивные поступки, опускающие нас до животного уровня. Почему-то мне кажется, что миссия человека несколько отличается от поспешного совокупления на глазах у всего двора, как у собак или кошек”.

У Анастасии не было связей – у нее были отношения.

“Если единственное последствие отношений – популярное венерическое заболевание, значит, вы что-то сделали неправильно”, – говорила она знакомым.

Настя не ввязывалась в интрижки, длящиеся меньше года. Обычно – два, два с половиной. Хороший срок, чтобы влюбиться с умом и с толком разочароваться.

“Ты зануда!” – “Это плохо?” – “Скучно. Ты обходишь жизнь стороной.” – “Ой, да ладно! У меня увлекательная жизнь!” – “Вокруг тебя много событий, но ты в них не участвуешь…”

Это было честно, обидно и страшно.

Аверьянова была подобна тем некогда воодушевленным критикам, что не сомневались – грянет день их триумфа, когда, собрав в кулак всю силу опыта и знаний, они пригрозят зажравшемуся искусству, приютившему на своем расплывшемся теле блох и клещей…

Но привычка осуждать – губительна. Критик, мечтающий творить, – все равно что человек, танцующий пого-пого в платяном шкафу.

Неупокоенные души загубленных фильмов, книг и песен лезут из темных мест и воют отчаянно и страшно, мешая сосредоточиться еще недавно уверенному в себе критику. Их плач сводит начинающего сочинителя с ума, обжигая сердце раскаянием. Он хлопает крышкой ноутбука – и звук этот подобен стуку гробовой доски, под которой находится холодное тело его безвременно почившего творения.

Критику остается только наблюдать – и то ли сочувствовать успеху, то ли тешиться злой радостью от неудач.

Отстрадав свои печали, Настя превратилась в созерцателя, влюбленного в чужую жизнь, как пожилой мужчина, осознающий тщетность собственных чувств, – в молодую красивую женщину. Она любила то, что ей не было доступно, благородно, по-матерински, с восхищением человека, понимающего природу даже самого незатейливого творчества.

Но, как часто это бывает с людьми, осознавшими, что прожита половина жизни, и все, что они откладывали “на потом”, на завтра, – истлело и пахнет старостью, Настя встрепенулась, будто ее вдруг укололи чем-то острым и длинным, разволновалась и ощутила такую жажду, которая мучает людей лишь после тяжелых операций.

“Возьми его!” – “Да!”

Она была готова. Здесь и сейчас. Сейчас или никогда.

Но приехала его подруга. Высокая, темноволосая, с впалыми щеками.

Русские стали собираться домой – с февраля пляжи одолевали вши.

И не успела Аверьянова вернуться, как ей предложили управлять частным телевизионным каналом, который ждал большой успех.