Юрий Рытхэу - Чукотский анекдот

— Ну и дура ты, Тонька, форменная дура. Чукча и есть чукча!

— Эскимоска я, баба Роза. Во мне ровно половина крови нувуканских эскимосов и столько же уныинских или чаплинских.

Главный врач Шлаков заперся в своем кабинете и позвонил Франтову. Объяснив положение, спросил:

— Что делать?

— А она трезвая?

— Совершенно, ни в одном глазу!

— А у тебя нет приличной вакансии?

— Вакансий полно, но не могу же я предложить ей место районного гинеколога?

— Думай сам! — отрезал Франтов и положил трубку.

Уставившись на замолчавший телефонный аппарат, Шлаков посидел в раздумье и покинул кабинет. Антонина усердно терла полинявший линолеум в длинном коридоре. Двери в палатах были распахнуты, и больные переговаривались с санитаркой, расспрашивая об американской жизни.

— Зачем же они на охоту ходят, если и так еды полно? — удивлялся Росхитагин из Нешкана.

— Тамошние наши соплеменники считают, что традиционная еда очень полезна для здоровья. Потому что мы так созданы Богом, и наша еда — это морской зверь и то, что растет в тундре.

— Они верят в Бога?

— Верят, — ответила Антонина. — Мне поначалу чудно было: в Номе семь разных церквей. Я в них запуталась. Эскимосы ходят больше в пресвитерианскую, но чем она отличается от других — так и не поняла. Может, она просто побольше.

— А как насчет выпивки?

— В Номе пей, сколько хочешь. Там, наверное, столько же кабаков и баров, сколько церквей. Но в селах полный сухой закон. Мы летали с Робертом на остров Святого Лаврентия, в Сивукак, на Малый Диомид, в Иналик, там никто не пьет.

— Власти запретили?

— Сами себе запретили. Если увидят кого выпившего или даже если кто привезет в бутылку в село — огромный штраф или тюрьма. Даже тангитаны, которые работают в селах — учителя, и те не имеют права выпивать. Во всяком случае, я не видела ни одного пьяного ни в Сивукаке, ни в Иналике. Зато в Номе, как у нас в Кытрыне.

Зазвав Антонину к себе в кабинет, Шлаков с ходу предложил:

— Хочу тебя перевести на другую работу, скажем, старшей медсестрой.

— У меня же нет медицинского образования, — ответила Антонина.

— Это неважно, — махнул рукой главный врач. — Подучишься. Уколы делаешь, капельницу можешь поставить. Чего тут хитрого?

— Хитрого, может быть, и нет, — ответила Антонина, — но чужое место занимать не буду. А то, что уколы могу делать или капельницу поставить, это когда уже совершенно некому… Мое дело — содержать в чистоте больничные помещения да ухаживать за больными. Мне это нравится.

— А как твой муж на это посмотрит? Он такой важный, большой пост занимает, а жена его — простая санитарка, уборщица.

— Во-первых, он мне еще официально не муж, — пояснила Антонина. — Во-вторых, в том, что я уборщица, он не видит ничего зазорного. Он отлично знает, кто я такая, чем занимаюсь. Когда оформлю свой развод, а Роберт — свой, тогда законно и поженимся. А так, как говорится, мы пока находимся в гражданском браке, — улыбнулась Антонина.

Когда это дошло до Франтова, он вдруг почувствовал странное удовлетворение: эта счастливая на вид пара оказалась с существенным изъяном. Они живут в незарегистрированном браке! В старые, добрые, советские времена за такое можно было схлопотать персональное дело по партийной линии, строгий выговор, а то и исключение из рядов Коммунистической партии.

В очередном телефонном разговоре с Базаровым он не преминул сообщить об этом и даже осмелился спросить:

— Что делать?

— Что ты имеешь в виду? — раздраженно спросил Базаров.

— Так сказать, незаконное сожительство.

— Твое-то какое дело? Что-то не туда смотришь, господин Франтов!

Франтов почувствовал, как кровь прилила к его голове, потом конечности охладели, вспотели ладони. Телефонная трубка чуть не выскользнула из руки. Вспомнил: Базаров несколько лет назад ушел из семьи к молодой девушке и больше года жил с ней, пока прежняя жена не давала ему развода. Это было в самом начале перестройки, когда вовсю обсуждалась проблема шестой статьи Конституции СССР, когда даже поговаривали о полном запрете Коммунистической партии, а больше всего критиковали ее за то, что она любила совать свой нос в самые сокровенные, личные дела граждан, и особенно членов партии.

— Но все-таки он иностранец, а она — российская подданная, как бы не возникло международных осложнений, — вяло проговорил Франтов.

— Ты бы лучше смотрел за тем, почему в селах развелось столько самогонщиков? Два дня тому назад ваши милиционеры на двух машинах прибыли в Люрэн, напились и гонялись за девками, мочились в бассейн на Горячих Ключах!