Юрий Рытхэу - Cкитания Анны Одинцовой

— Они не знают или не хотят сообщить? — перебил Атата.

— Скорее всего, не знают, — ответил Туккай. — А если кто и знает, то не хочет говорить.

— А вы можете сказать, кто может знать? — продолжал Атата.

— Предположить можно, — неуверенно произнес Туккай.

— Надо их допросить! — решил Атата. — Вызвать их сюда и допросить!

— Да я даже и не знаю, кого можно вызвать, — смутился Туккай.

— А ты не стесняйся, говори! — Атата вынул черный блокнот и карандаш. — Давай имена!

— Имена сейчас назвать не могу! — сердито ответил Туккай. — А потом все они — уэленские, в Кытрыне их нет.

— Если завтра не найдем стойбище, полетим в Уэлен и допросим их там! — Атата говорил жестко, чувствуя, что Туккай его побаивается. — Тымнет, готовь самолет! Полетим завтра утром!

Собак и каюров пока оставили в Кытрыне.

Председатель районного Совета отказывался, ссылался на срочные дела, но, услышав от Ататы, что «в настоящее время самым актуальным и срочным делом на Чукотке является завершение коллективизации», нехотя согласился. Капитан МГБ рассуждал о том, что для Чукотки самым постыдным является факт отсталости, особенно в организации колхозов. В качестве примера счастливой действительности он приводил картины колхозной жизни, которые тогда демонстрировались в кино даже в самых отдаленных селах Чукотского полуострова.

Атата мечтал, что пройдет еще совсем немного времени и его отсталые земляки сравняются по качеству коллективной жизни с лучшими русскими колхозниками. Он видел родное село Уназик застроенным деревянными домами вместо яранг. Люди будут спать на высоких кроватях, каждую неделю мыться в бане и есть с помощью вилок и ножей, а не руками. Да и одежда изменится. От зимней кухлянки из оленьей шкуры, конечно, трудно отказаться: пока еще даже самыми умными большевистскими изобретателями не придумано ничего лучше нее. Даже папанинцы, прозимовавшие почти год на дрейфующей льдине на Северном полюсе, были одеты в кухлянки. Но под кухлянкой непременно будут носить матерчатые рубашки. Правда, по-луоравэтлански «рубашка» называлась «мычыквын», буквально, «вошеловка». И впрямь, на матерчатой поверхности, особенно если ткань светлая, вошь легко просматривалась, не то что в густой оленьей шерсти. Некоторые земляки по достоинству оценили резиновые галоши, которые можно надевать на торбаза, предохраняя их от сырости. Да мало ли чего хорошего несет новая жизнь!

Только надо смело входить в нее, не оглядываясь на прошлое. Как приятно видеть эскимоса Гухуге с гармошкой вместо бубна, который делают из моржового желудка! А когда чукотский паренек из Уэлена Май Гиргол отплясывает чечетку вместо дикого древнего танца под ярар, душа радуется и появляется уверенность: впереди радостная, счастливая жизнь! Сам Атата не раз чувствовал, как при звуках гармошки и баяна у него ноги сами начинают приплясывать. Как только будет ликвидировано последнее кулацкое хозяйство на Чукотке, надо будет записаться в кружок современного бального танца в Анадырском доме культуры, который ведет главный врач округа, грузин Михаил Гулидзе. Семейное счастье свое Атата видел только с женой-тангитанкой. Только она сможет создать настоящий русский уют в доме. В самых потаенных уголках своей души Атата лелеял мечту о женитьбе на женщине, чем-то похожей на Анну Одинцову. Он был убежден, что ее замужество за юным оленеводом, вчерашним школьником, несерьезно. Может, она уже тяготится своей тундровой жизнью и мечтает вернуться в цивилизованный мир. В этом случае Атата явится к ней как избавитель, которому она и отдаст свое сердце и женскую нежность. Они будут жить в окружном центре, в Анадыре, в двухэтажном зеленом доме возле главной котельной, где получали квартиры самые большие начальники. Скоро он получит майора — одну большую звезду на двухпросветный погон. Такого высокого военного чина не добивался ни один его земляк. Летчик Тымнет, хотя и воевал, но дальше старшего лейтенанта не дослужился. И — одно дело получить воинское звание на войне, а ты попробуй его получи в мирное время!

Самолет взял курс на северо-запад. После часа полета над пустынными, покрытыми снегом холмами и озерами, вернулись к югу, обшарили берега озера Йонивээм, но сверху ничего примечательного не заметили, на девственном снегу не было заметно не то что оленьих, но никаких звериных следов. Будто все живое схоронилось, ушло от преследования железной птицы.

Атата повернулся к сидящему сзади Туккаю: