Юрий Рытхэу - Cкитания Анны Одинцовой

Но, к ее удивлению, Рольтыт медленно поднялся с колен и сделал несколько шагов.

— Спасибо тебе, Анна! — проникновенно и подобострастно произнес он. — Я тебе буду всегда служить. Исполнять все твои приказания!

Он повернулся и пошел к яранге, сначала медленно, потом все больше ускоряя шаг, пока не перешел на бег.

Анна с удивлением смотрела ему вслед.

Как-то перебирая свои вещи, она взяла в руки последнюю тетрадь своего научного дневника, подержала, как бы взвешивая. И положила обратно: теперь, в настоящем своем положении, она просто не могла себе представить, что может беспристрастно, как бы сторонним взглядом, описывать все происходящее с ней. Это теперь, как ей казалось, было абсолютно ни к чему. И только мешало понимать, вбирать в себя новое знание, новое представление об окружающем мире.

Иногда ей казалось, что эти несколько месяцев прибавили ей десятки лет, и порой она глядела вокруг, как человек много поживший, умудренный опытом. Она заметила и еще одно: теперь она смотрела на Таната скорее по-матерински, чем как жена. В редкие часы их физической близости она ласкала его, как ребенка, иногда даже невольно называя его уменьшительным именем.

Однако Танат воспринял эту перемену в ее характере и поведении как полную воплотившуюся реальность, превращение Анны и впрямь в настоящую чаучуванау.

Оленьи важенки наливались новыми плодами, пока еще невидимыми, жизнь в стойбище шла согласно издавна заведенным обычаям, и в небе больше не появлялись грохочущие самолеты.

Однако Ринто понимал, что это лишь временная передышка. С наступлением длинных, светлых дней полеты возобновятся, и снова придется уходить от преследования.

Он сидел перед входом в ярангу и чинил грузовые нарты. Сделанные без единого гвоздя, они время от времени требовали внимания: ремни от сырости растягивались, ослабевали, и надо было подтягивать их.

Вечером на починенных нартах сидела Анна и слушала:

— Миров во Вселенной множество, — рассказывал Ринто. — И небеса не только те, которые мы видим над собой. Над ними располагаются другие — и так несколько слоев, точно так же как и в подземном мире имеются разные уровни. И все они обитаемы. И не только умершими, но и иными существами, кэлет, разными их воплощениями. Даже обыкновенная тундровая мышь имеет множество обличий, не говоря уже о других зверях и птицах. Они могут уменьшаться до невидимых размеров, а могут и увеличиваться так, что мы кажемся им совсем крохотными, как мухи. В одном сказании говорится, как один из кэлы по имени Пичвучин спасал морских охотников, застигнутых бурей в море. Он просто вошел в бушующее море, которое оказалось ему по колено, взял осторожно байдару вместе с терпящими бедствие и положил в собственную рукавицу. Вынес на берег, а сам улегся спать, отломив для подушки вершину ближайшей горы. Проснувшись поутру, когда море утихомирилось, поставил байдару на воду, дунул и своим дыханием наполнил парус, как ветром…

Анна внимательно слушала, и так хотелось ей верить, как и Ринто, во все эти чудеса, в строение Вселенной, во множество воплощений живых существ, в существование «хозяев» рек, гор, камней, долин, кустарников. Но сама понимала: чтобы окончательно воплотиться в свое новое обличье, она должна полностью отвергнуть все, что узнала в школе, в университете, то пресловутое научное объяснение, материалистическое мировоззрение, которым была забита ее голова до еще совсем недавнего времени. Но слишком уж чуден и неправдоподобен был тот мир, который скрывался за обыденным! И в то же время он каждое мгновение доказывал свое присутствие явлениями, которые легко и просто, несмотря на загадочность и неправдоподобность, объяснялись Ринто. Он и чувствовал себя уверенно в этом мире, потому что был абсолютно убежден в том, во что верил — в то представление об окружающей действительности, которое сложилось у него из собственного опыта и из опыта, переданного ему. Анна понимала, что без веры нет и силы у энэнылына. И потому все чаще старалась уединиться, чтобы погрузиться в размышления.

— Не могу отвязаться от воспоминаний о своем прошлом, о детстве, о жизни в Ленинграде, — пожаловалась она Ринто. — Как только настраиваюсь на то, чтобы по твоему совету как бы раствориться в природном окружении, так приходят эти воспоминания… И ничего не могу с ними поделать.

Ринто знал, что есть средства, чтобы стереть начисто у человека память о прошлом. Надо подвести его к самому краю, показать глубину пропасти, в которую он может упасть. Того, что он проделал с ней, войдя в нее и разрушив границу верности супругу, оказалось недостаточно. Потрясение, которое испытала эта женщина, не перевернуло ее сознания, и оно довольно скоро пришло в обычное равновесие. Не помогло и путешествие в Мир теней с помощью священного гриба-вапака. Конечно, его можно и повторить, но оно может оказаться последним… бывали случаи, когда такой путешественник, даже возвратившись в земную жизнь, навсегда терял рассудок. В результате этих размышлений Ринто пришел к выводу, что только время может изменить эту тангитанскую женщину.