Норман Льюис - Бегство от мрачного экватора. Голоса старого моря

— Да, наверно, — согласился Харгрейв. — Теперь на некоторое время в Лос-Ремедиосе воцарятся тишина и спокойствие. Во всяком случае, на несколько недель.

Не знаю, заметили ли вы, но похоже, что таможня и иммиграционное бюро ликвидированы, и тот смешной маленький человечек, который фотографировал вас скрытой камерой, тоже исчез. Но нечего надеяться, что положение существенно изменится. Не последнюю роль играют и особенности национального характера.

В этих краях вообще мало что меняется. Мы учимся на ошибках и пытаемся создать что-то новое. А здесь все остается по-старому. Меняются только декорации.

Внезапно военные марши, доносившиеся из громкоговорителя, потонули в свисте и трелях, а затем объявили, что сейчас будет передано важное сообщение.

В зале немедленно воцарилась благоговейная тишина, и зазвучал голос, искаженный чрезмерным усилением.

— Это Рамон Браво, — сказал Седрик. — Традиционная речь нового губернатора.

Харгрейв поднял палец, прося тишины, и прислушался. Напыщенные слова Браво долетали до них, искажаясь и накладываясь одно на другое.

— Он говорит, что его первый долг — покарать убийц генерала Лопеса. Попытка преступных элементов извлечь выгоду из происшедших событий уже пресечена. Он говорит то, что принято говорить в таких случаях: освобождение угнетенных, справедливость, мир для всех, мирное урегулирование конфликтов, исцеление ран на теле нации, братские поцелуи и т. д. и т. п. Все та же старая ложь с новым ярлыком.

Браво поэт, его ложь обернута в поэзию, и народ клюнет на нее. Люди уже слышали все это десять раз, но снова готовы поверить всему, что им говорят.

Вы только посмотрите.

Люди, стоявшие поблизости, обменивались радостными взглядами, одобрительно кивали головами, а один мужчина средних лет даже приложил платок к глазам.

— Браво обещает им журавля в небе, — сказал Харгрейв. — На самом деле он думает: «Завтра наши жены будут осыпаны изумрудами».

Затем в голосе Браво зазвучала сталь.

— Он говорит, что сумеет решительно покончить с беспорядками, кем бы они ни были спровоцированы, — перевел Харгрейв. — Сторонники террора как средства достижения политических целей являются преступниками и заслуживают соответствующего отношения.

Уничтожены будут все, кто скрывается в горах и отвергает мирные решения. Да, он говорит все больше и больше как Лопес. Боюсь, новый губернатор многих разочарует. Очень неискренний человек.

Внезапно речь оборвалась на полуслове. Раздались приглушенные щелчки, будто кто-то проверял микрофон, послышалась высокая трель. Затем негромкий, но очень чистый голос произнес: «Да здравствует сопротивление! Да здравствует революция!» Послышался треск — будто под ногами затрещал лед, будто опрокинулась и разбилась вдребезги фаянсовая ваза. Голос из громкоговорителя потонул в треске и исчез, и сразу же в зале ожидания поднялся гвалт.

— Они захватили радиостанцию, — сказал Харгрейв, — Просто невероятно! Не представляю, каким образом, но им удалось прорваться к микрофону. Похоже, что говорившего сначала избили, и лишь потом отключили звук. Он успел сказать, что борьба продолжается.

Лиз заплакала.

— Я убегаю, — сказала она. — Я трусиха. Я убегаю.

Хоуэл крепко взял ее за руку, и тут с огромным облегчением он увидел, как оживились служащие аэропорта — садился ДС-6В, прилетевший из Боготы.

Хоуэл надеялся, что через неделю им с Лиз удастся забыть весь этот страшный сон.

За те три года, что я пробыл на фронте, в Англии все изменилось неузнаваемо. Должно быть, в поисках минувшего я и попал в Испанию — страну, которую я в некотором роде знал лучше, чем свою собственную.

Испания стала мне второй родиной, и я не раз приезжал туда при малейшей возможности. Здесь-то, думалось мне, прошлое будут беречь, и никакое заморское поветрие не коснется страны, переживавшей внутреннюю трагедию. Мое предположение во многом подтвердилось. Я вернулся в Испанию, в которой еще можно было узнать страну Лорки, Альбениса и Де Фальи; все с той же вековечной тоской взирала она на свое прошлое, все так же была величественна, все те же древние пороки и добродетели видны были в ней.

После предварительной разведки я поселился — по причинам, ясно изложенным в этой книге, — в глухой рыбацкой деревушке Фароль. Врачи рекомендовали мне активный образ жизни, и я, выправив необходимые документы, подался в рыбаки — это занятие не только требовало затраты сил, по и давало возможность поближе познакомиться с людьми, чтившими и сохранявшими кое-какие обычаи своего кельто-иберийского прошлого.