Норман Льюис - Бегство от мрачного экватора. Голоса старого моря

Оркестр умолк, генерал остановился и посмотрел на груду мишуры, которая завалила разбитую куклу.

Процессия разбежалась, рассеялась, словно ее атаковал невидимый враг. В дюйме от генерала, выбивая подковами искры, пронеслась лошадь без всадника, и что-то — должно быть, болтавшееся стремя — ударило Лопеса между лопаток. Генерал медленно повернул голову, ища поддержку и чьем-нибудь дружеском взгляде, но со всех сторон его окружало неумолимое, отстраненное безразличие индейцев. Закончив танец и убрав змей, шаманы отвернулись от генерала, сложили руки рупором и стали звать предков волчьим воем и отрывистым ревом ягуара.

Прямо перед Лопесом появился какой-то индеец; генерал и индеец изучающе посмотрели друг на друга, и Лопесу показалось, что выражением лица индеец напоминает ребенка, сбитого с толку арифметической задачкой. В голове у индейца рождался расплывчатый, неясный вопрос, который ему, несмотря на все старания, никак не удавалось сформулировать. Что случилось? Индеец сунул под нос генералу кадило, и тот захлебнулся тошнотворным дымом. Земля стала уходить у генерала из-под ног, а в глазах все закружилось. Лопес осторожно опустился на колени. Вверху снова загремел колокол. Он поднял глаза и заметил, что индеец по-прежнему пристально смотрит на него.

Теперь Лопесу показалось, что во взгляде индейца была жалость. Генерала охватил страх.

Внезапно весь город как бы ослеп — люди захлопнули ставни. Два танка выехали из-под брезентового навеса. Один из них выплюнул в небо двухфунтовый снаряд, затем танки застыли в ожидании дальнейших приказаний. Ветер разносил по площади мусор и букетики цветов, которые в панике побросала толпа. Из-за туч вышло солнце, у домов обозначились тени, казавшиеся траурной каймой. Генерал лежал возле двух мужчин, которые несли платформу — они упали вместе с Лопесом. Один из них стонал и шевелился, второй но подавал признаков жизни.

Какой-то человек подошел к генералу, перевернул его на спину, проверил, бьется ли сердце, и покачал головой. Другой подобрал обломки Девы, заплакал и отошел в сторону.

Смятение, очистившее улицы от народа, передалось и тем, кто ждал процессию в соборе, их тоже охватила паника. Борда спустился с колокольни и угодил в водоворот толпы. Люди молча метались из стороны в сторону, словно во время сильного землетрясения, утратив способность ориентироваться. В такой момент толпа может с легкостью затоптать человека или раздавить его. Вдали танк изрыгнул двухфунтовый снаряд, и грохот пушки перекрыл вой органа, который аккомпанировал певчим, затерявшимся на хорах, а возле главного престола народ оплакивал покалеченную Деву.

Борда на мгновение прижался к колонне, чтобы устоять на ногах, затем пересек собор и через боковую дверь вышел на Калье Анимас. Он посмотрел по сторонам — улица, залитая солнечным светом, совсем опустела. Машины, как он и предполагал, не было. Оп устал, но это была приятная усталость, она несла в себе удовлетворение, сознание того, что он прожил жизнь и подошел к ее концу умиротворенным, ибо он сделал то, для чего появился на свет, и теперь его существование обрело завершенность.

Он медленно, бесцельно побрел по улице. Из-за угла появился человек и встал на его пути. Борда ждал его, бразильцу была знакома его застенчивая фамильярность, протянутая рука, нервная улыбка. Он видел это лицо когда-то раньше, оно являлось ему не то во сне, не то в видении; в этом лице было скрытое сочувствие. Борда ответил на рукопожатие, чувствуя, как хрустнули пальцы. Улыбка сменилась виноватым выражением, и Борда бросил взгляд вдоль чистой раскаленной улицы.

За спиной он услышал шорох шагов. Борда знал, что его ждет, и не пытался бежать. Он больше не сомневался в загробной жизни и в собственном праве на бессмертие.

Днем аэропорт опустел, а затем, часов в пять, стали появляться пассажиры и многочисленные провожающие. Уезжающие, в аккуратных дорожных костюмах, казалось, прибывали из иного, более спокойного мира, это были люди, поглощенные приятными мелкими хлопотами, связанными со сдачей багажа, оформлением транзита, наведением справок об очередной задержке вылета. За регистрационной стойкой с невозмутимым видом появилась девушка. Двое носильщиков, обмениваясь шутками, вешали бирки на багаж и грузили его на тележки. Сувенирный киоск начал торговать поддельными индейскими бусами, игрушечными фигурками гуанако и разряженными куклами. Не чувствовалось ни той атмосферы истерического облегчения, которую ожидал Хоуэл, ни подавленности, ни тем более горя.