«Простите меня», — хотела она сказать им всем. Кажется, так полагалось в конце. Но слово не выговаривалось. «Простите!» — попыталась она опять, громче. Не получалось. Чтобы оно родилось, возникло, как светлый взрыв, как очистительный выдох, ей нужно было, чтобы и они все, обернувшись к ней, притихнув, перестав дышать, прикоснувшись глубокими, грустными, последними глазами, попросили: «Прости нас».
…Младенец, заворочавшись, приоткрыл глаза. Сосредоточенно-скорбные, голубые, всеведущие.
Высвободив плечо, потянулся ладошками…
Белое-белое пустое небо.
Она лежала, распластанная, раздавленная грузом — своей ли кармы? своего зла? — злее и хуже ее поистине не было никого на свете.
Кончики черных крыльев бессильно скребли обледеневшие камни насыпи.
— Ну вот, ну вот, — ворчливо заговорил кто-то.
Она впервые слышала этот голос, но сразу узнала.
Он шел сверху.
Учитель, славный американец в джинсах, с индийским именем?..
Невидимый дирижер ее судьбы, в которого она так недавно запустила крестильным крестом?..
Сама Агни, жестокая максималистка, сочинившая пьесу, придумавшая эту тяжкую, эту звездную роль?..
— Ну вот, — голос наверху откашлялся, чтобы обрести достаточную весомость и потусторонность. — Что же еще с тобой сделать, чтобы ты стала настоящей? Может быть, ты подскажешь? Вот люди твоей судьбы. Зачем тебе их просьбы о прощении? Люби их свободными! — голос звучал укоризной, он сокрушался. — Люби их свободно! Люби, черт возьми!.. Что же еще с тобой сделать? В какую бездну столкнуть, чтобы ты могла, наконец, взлететь? Чтобы не осталось для души твоей ни одной земной ниши, в которую ее тянуло бы спрятаться. Полная незащищенность и простор… Что? Ну и задачи ты мне задаешь, девочка. Девочка-игрушка со сломанным позвоночником…
— Как? — растерялась она. — Разве это еще не всё?.. Взлететь…
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *