Эдуард Володарский - Птицы белые и черные

Со старухой он столкнулся прямо в дверях. От удивления она чуть не выронила кубан с молоком:

— Куда это?

— Я, Прохоровна, отлучусь на пару деньков… Дело одно срочное… Ты вот что… утречком подойди к сельсовету, ключи Авдею отдай… А то я сельсовет-то запер и ключи унес… Скажи, через два дня буду…

— Далеко ли, Степан Егорыч? — Старуха вконец ошалела.

— В Москву, Прохоровна… в Москву…

Больше Дарья Прохоровна ничего спросить не успела. Степан Егорыч вышел из дома.

Он быстро и ровно шел по улице, не хромал. Никогда не подумаешь, что так может ходить человек без одной ноги. Он словно помолодел. Выпрямился. Плечи стали шире. Проходя мимо клуба, он оглянулся на освещенные окна и вдруг улыбнулся каким-то своим мыслям…

…В транспортном цехе завода грохотал конвейер. Люба стояла на бункере. Справа от нее — высокий штабель сложенных и отутюженных мешков. Люба брала мешок, встряхивала его, надевала на металлический квадратный рукав бункера и рвала на себя заслонку. С каменным перестуком в мешок сыпался сахар. Люба ловко встряхивала мешок, пиная его коленкой. Закрывала заслонку. Пузатый мешок стоя плыл по ленте транспортера, вслед за целым рядом таких же мешков. Дальше были две швейные машины. Они пропускали мешки через себя, зашивая их, и две работницы ловко управляли этими швейными машинами, валили зашитые мешки набок, и они ползли по брезентовой ленте дальше, в темную глубину склада. А Люба хватала следующий мешок, надевала его на рукав бункера, с силой дергала на себя заслонку. Сахарная пыль густым туманом висела в воздухе, оседала на руки, на халат и косынку.

Рядом по цементному полу цеха, будто зеленые жуки, сновали электрокары. Они развозили штабеля пачек с коробками рафинада. Лица у всех были покрыты слоем белой пудры.

Под потолком цеха гремел другой транспортер. По нему нескончаемым потоком сыпался в металлический бункер белый рафинад.

— Люба! — кричал один из шоферов электрокара, останавливаясь напротив бункера. — Витька небось шмоток заграничных тебе понавезет, а?

Весело смеялись работницы.

— Нужны мне его шмотки! — отмахивалась Люба, но счастливая улыбка мелькала на лице. — Теперь, слава 60- гу, самостоятельный стал. Хоть остаток дней и для себя пожить можно!

— Хорошенький остаток! — смеялись работницы.

— Люба! — кричала одна из работниц, Вера Молчанова. — Он теперь небось деньжища огребать будет!

— Да не нужны мне его деньги! — криком отвечала Люба, чтобы перекрыть грохот сахара в бункере, и хмурилась. — Хорошо, что хоть теперь ему мои не нужны!

Она хватала следующий мешок, подставляла под раструб бункера. Следующий мешок… Движения наметанные, точно рассчитанные.

Работа трудная. Все гуще и гуще ложилась сахарная пудра на руки, плечи и голо. Лицо превратилось в белую маску.

…Когда Витька выключил душ и принялся растираться махровым полотенцем, в номер ввалились тяжеловес Потепалов и Витькин новый тренер Станислав Александрович. Тренер не в меру много шутил и смеялся.

— Все газеты пишут! — Он бросил на стол пачку газет. — Ты прямо герой дня. Как космонавт!

Виктор подошел к столу, стал разворачивать газеты, и сердце сладко кольнуло.

— Специально тебе купил! Заводи архив, храни!

С газетных страниц на Виктора смотрело чужое, смертельно уставшее лицо с прилипшими ко лбу волосами.

Еще вчера все это казалось ему далекой, как звезды, мечтой, сказкой.

— Мы идем в бар или нет? — мрачно спросил Потепалов.

Он сидел в кресле. Грузно расплылись плечи, голова, стриженная под короткий бобрик, с широким раздвоенным подбородком, была наклонена вперед. Он сидел в кресле и рассматривал свои коричневые замшевые ботинки. Потепалов был зол и хотел выпить.

— Так мы идем в бар или нет? — повторил Потепалов.

Виктор прижал к груди махровое полотенце, улыбнулся:

— Я ж не пью, братцы.

— По такому случаю обязан, — еще мрачнее пробасил Потепалов. — Ты золото выиграл, пижон!

И пока Виктор одевался, напяливал хрустящую от крахмала белую сорочку, завязывал перед зеркалом галстук, Потепалов не проронил ни слова.

— Слышишь, Виктор? — Станислав Александрович все время торопился говорить. — Даже Андрей Игнатьевич телеграмму прислал. А в Москве больше всех ныл и настаивал не включать тебя в сборную… Если б не я… и наш главный…

Станислав Александрович замолчал, потому что Потепалов поднял голову и как-то тяжело, длинно посмотрел на тренера и улыбнулся.