— Юлия Болгарская, — представил Пако Делькинто уже осунувшуюся и по-прежнему безмолвную Жюльетту перипатетической группе, которую составляли Шарлотта и Soapy. — Charmed, I’m sure [96].
— Со времени саргонидов не было такой оргии, как в Сан-Фермине на прошлой неделе, — заметил Пьер Казо, и Кукис, сидевшая у него на коленях, вздохнула:
— Там был серб! И как Пичи ни осаждала его, он пригласил не ее, а меня на Te Deum [97]в пятницу. В честь покойных королей Черногории, знаешь?
oh je voudrais tant que tu te [98] …
— В это время года Place Fürstenberg [99]усыпана опавшими листьями, — проронила Пимпинела де Овандо.
— Да, но это не мешает французишкам быть занудами, а Парижу — грязной дырой, — отозвался Хуниор. — Город Света, видите ли! Да откуда, Пимпи? Они бы рады хоть в праздник иметь такое освещение, как у нас на Инсургентес. Туда хорошо ездить раз в год, как я, но жить надо в Мехико. Где ты видела во Франции столько удобств, как здесь? Взять хоть ванны, да и дома, и весь уровень жизни. Разве в Париже есть такие кварталы, как Лас-Ломас или Педрегаль? Нет, там одни музеи и призрак Наполеона.
les pas des amants désunis [100].
— Сеньора Мыльце говорит, что сменила семь мужей и никак не поймет, почему ни разу не забеременела, — проговорила Лалли с белозубой улыбкой. Правда, suit? [101]
— Sure, daddy makes a surplus of three million a year, tax deducted, but he likes to keep in touch with the finer arts and pays a roving culture trailer with records and books [102].
— Говорят, ты гомосексуалист, Гус.
— Гомо — да, а сенсуалист ли, не знаю.
открой мне балкон и сердце
Родриго Пола подошел к Кукис, от которой исходил густой запах духов. Как бы поправляя красноватые, как палисандровое дерево, волосы, которые двумя волнами струились от висков и иссякали на шее, она поглаживала себе затылок, показывая мягкие складки выбритой подмышки и округлую линию, обрисовывающую грудь, которая казалась одновременно воздушной и тяжелой. Возле нее болтали Казо, Делькинто и Жюльетта. Родриго мысленно запретил себе какие бы то ни было литературные реминисценции; иначе невозможно понравиться Кукис, подумал он, и еще подумал, что именно эти реминисценции, эти постоянные упоминания о том, что, отнюдь не будучи всеобщим достоянием, служило ключом в круг посвященных, но на всех остальных действовало усыпляюще, и отпугнули от него Норму. Разве не хотел он добиться успеха во всем, что предпринимал? А успех дается пассивностью, сказал себе Родриго; надо только поддаться случаю, подчиниться автоматическому ходу вещей, которому никто не придал то или иное направление, определенное разумом или страстью. И, кроме того, какого черта! В конце концов, педантично, да и не очень-то демократично ставить на обсуждение всякую цитату или ассоциацию, которая приходит тебе в голову. Он проследил взглядом за продуманными движениями Кукис, в которых сочетались ласковая пассивность кошечки и напряженность рептилии. «Кошки скрещиваются со змеями, и получается нечто коровье», — пробормотал себе под нос Родриго, когда его взгляд упал на подол Кукис.
— Вы не находите, что серб — вылитый Рок Хадсон? — спросила Кукис, когда Родриго решился преодолеть окружавший ее барьер «Мисс Диор».
— Кто выигрывает на монархических гонках? — сказал Родриго, скрестив ноги на ковре, и тут же почувствовал, что вопрос был некстати. Кукис поджала широкий рот, который, как ей казалось, делал ее очень пикантной — в стиле Джоан Кроуфорд.
— А ведь это я представил тебе его, — сказал Пьеро.
— Ах, мой ангел, — ответила Кукис, приблизив губы к губам Казо, благодарная ему главным образом за то, что он протянул ей руку помощи. — Что мы, бедные, делали бы без твоего savoir faire [103]в этом Кактусленде!
— Послушай, послушай, — закричал Хуниор с соседнего пуфа, — эти знатные особы очень хороши, чтобы пустить пыль в глаза, но когда дело доходит до машины с откидным верхом и до квартирки, кто, интересно, на это раскошеливается?
— Ах, Хуниор, ведь вам тоже приятно иметь дело с девушками из высшего общества. Вы же не только ради сладенького за нами ухаживаете? Это на тебя не похоже. Если бы не тон distingué [104], ты и не обращал бы на нас внимания.
— Ну, ну, об этом я не спорю. Тайные наслаждения оставим монахам, — сказал Хуниор, облизывая края бокала. — Кто же показывается с девочкой, если не хочет, чтобы все это знали?
— Ты просто божествен, Хуниор!
— Любовные интрижки лишены интереса, если не вызывают внешнего отклика, — вставил Родриго, с трудом удержавшись от поэтической цитаты.
Кукис с досадливой гримасой оборвала свой пролог к поцелую.
Читать дальше