Карлос Фуэнтес - Край безоблачной ясности

— Видел бы ты, какое впечатление я произвела на этих Овандо. Конечно, они бедны, как церковные крысы, живут, словно в другую эпоху, без всякого confort [77].

— Надо будет как-нибудь пригласить их на ужин.

— У-у-у, им этого до смерти хочется. Еще бы, они хоть сейчас. Но пусть сначала нанесут нам визит. Покажем им, что знаем себе цену. Эта донья Лоренса, сразу видно, надменная старуха. Пыжится, как индюк, и держит себя так, как будто оказывает тебе великую милость. Но я видела, с какой завистью она посмотрела на браслет — действительно великолепный! — который ты подарил мне на рождество, и клянусь тебе, эта сеньора еще будет заискивать передо мной.

У Роблеса шевельнулось недоброе чувство. Подумаешь! Кто был в свое время дон Франсиско Ортис как не выскочка, которому посчастливилось понравиться генералу Диасу и, воспользовавшись этим прибрать к рукам земли индейских общин? Кто был отец Пимпинелы, дон Лукас, как не мелкий торговец, который обделывал делишки на таможнях под покровительством Лимантура? Но, пожалуй, эти люди, не способные участвовать в новой жизни Мексики, только и заслуживали сострадания, с которым относилась к ним Норма. Не испытывать к ним жалости значило бы уважать их.

— Как-то себя чувствует человек, который имел все и вдруг оказался у разбитого корыта? — сказала Норма, крася губы.

— Не беспокойся. Если бы я завтра разорился, то послезавтра снова начал бы наживать состояние.

Теперь Норма пожала руку Федерико, и он снова почувствовал в ней свое продолжение и свой аванпост. Ему уже не хотелось больше вспоминать минуты близости с Ортенсией Чакон, минуты, не вмещавшиеся в тот замкнутый мир, который он мог делить — в молчании, подавляя ненависть и поддерживая фикцию супружеских отношений — только с Нормой. Полнота его могущества порабощала его, как бы заключая в замкнутую сферу, насыщенную теплом и светом, казалось, не оставлявшим в его жизни ни одного темного уголка, в котором могла бы таиться опасность. Тот день, когда он, зажав уздечку в зубах, скакал по полю боя под Селайей, где и зародилось его могущество, и эта самая минута, когда продолжение Федерико Роблеса готовилось во всем блеске своей элегантности царить на аристократической свадьбе, были полюсами этой всеобъемлющей сферы. Федерико автоматически вычеркнул все предшествующее и все связанные с ним воспоминания, которые не далее как сегодня всплывали, воссоздавая его другой образ, другую, похороненную и забытую жизнь. Мерседес и Ортенсия — только эти два имени мелькали в закоулках его памяти, когда Норма вставала и вздыхала:

— Ах, любовь моя, чего только не приходится делать, чтобы поддерживать свое положение в обществе! Иногда я думаю: это не жизнь, столько обязательств, столько светской суеты. Поверь, я делаю это ради тебя.

Федерико сморщил губы в легкой улыбке. Он верил.

— Что за безвкусная свадебка! — проговорила сквозь зубы Шарлотта Гарсиа, помахивая рукой хозяевам, когда «меркурий» тронулся и помчался с Монте-Либано к Пасео-де-ла-Реформа. Сидевшая рядом с ней Пимпинела улыбалась, снимая длинные черные перчатки. Шарлотта резким движением сняла розовую шляпку с перьями и бросила ее на сиденье возле Пимпинелы.

— Никогда не пойму, дорогая, к чему все это расточительство: шампанское, индейки, канапе, скрипичные оркестры, шелковые шлейфы, а потом все разъезжаются, ворча и злословя.

Проспект змеящейся лентой спускался под гору, освещенный косыми лучами солнца, между ясенями, витринами и рустованными фасадами.

— Когда на такие действа попадает заведомая парвеню, вроде меня, это еще понятно, но тебе-то это к чему, Пимпинела! Как ты можешь переносить этот smugness [78], это пошлое самодовольство толпы нуворишей! Они щеголяют в обновке своей буржуазности с таким видом, как будто были капиталистами с сотворения мира. Какой ужас!

Пимпинела не изменила чарующей улыбки, которой лучилось ее золотистое лицо.

— Моя милая бабушка говорила, что порфирианская аристократия с таким же ужасом смотрела на вильистов и сапатистов, вступавших в Мехико, с каким она и дамы ее круга в прошлом веке смотрели на Диаса и его приспешников. В те времена порядочные люди были лердисты. Хотя и они разбогатели на имуществе клира.

— Это просто божественно! Надо сохранять верность своим предрассудкам, — заметила Шарлотта с хриплым смехом. На ее лице, сохранявшем благодаря кремам, массажам, а главное усилиям воли тот лоск, который скрывает возраст, мелькали зеленоватые отсветы Чапультепекского парка.