— Вам угодно знать мою родословную, сеньора? Почитайте Берналя Диаса — вы найдете там имя моего прапрадеда, он был маркиз де Агуасфлоридас и родственник Моктесумы, а ваши предки в те времена сажали свеклу на берегах Дуная…
Принцесса, красная, как рак, вскочила, пролив свой «мартини», и, подняв указательный палец, разразилась потоком непонятных слов. Потом стянула на груди горжетку и, уже не в силах совладать с собою, раздувая ноздри, крикнула:
— Ах, ты каторжное отродье! Твои предки были галерные гребцы и подыхали от цинги! — Она с яростью схватила Шарлотту за волосы: — Я покажу тебе зад, и ты увидишь родинку, унаследованную от Карла Великого!
Гитаристы оборвали музыку, и только августейшее вмешательство помешало графине спустить панталоны:
— Liebe Sophia [87], je t’en prie… [88]С глубоким поклоном его высочество удалился, увлекая в объятиях бушующую графиню.
— Испортили мне роман! — пожаловалась Кукис, ставя на стол свой «дайкири». — А я уже чуть было не подцепила его…
— J’ai le cul de Charlemagne! [89]— вопила графиня в дверях бара.
всякий раз, когда ты спрашиваешь, где, когда и как, я отвечаю тебе
Хуниор подошел к столу, за которым только что разыгралось сражение:
— Привет! Я видел твой royal match [90], Шарлотта. — Та поправляла прическу. — Да здравствует победа trade over tradition [91]!
— Что можно ждать от людей, которые не знают, что такое ванна? Вы почувствовали, как пахнет от этого эрцгерцога? Фу! Садись, Хуниор.
Кукис побежала обнять журналиста, который с явным трудом оторвался от стойки.
— Мой обожаемый Восемь колонок! Я тут подцепила особу королевской крови! Чтоб было похлеще, напиши, что здесь была настоящая знать: сербский принц, Аспакукколи, Шарлотта — она, оказывается, происходит по прямой линии от Куаутемока, и я, царица бала быть может, быть может, быть может
— Твое дело улажено, — шепнула Сильвия Пимпинеле. — Мой муж переговорил с этими людьми, и они согласились, чтобы вам вернули асьенды, пока в Чиуауа, а потом и другие…
— Сильвия! Это так нежданно… тетя Лоренса просто не найдет слов…
— Тс-с! Я обязана тебе кое-чем поважнее, правда? — сказала Сильвия и пожала руку курчавому и усатому гитаристу.
Теннеси Ровер Бой, слава богу, действительно победил на скачках. Вырвавшись на полголовы вперед, он занял первое место, и вызванные этим волны восторга прокатились от общих трибун ипподрома до овеянных прохладой столиков на самом верху, где восседали члены Жокей-клуба. Мэриленд Эйнсворт в экстазе размахивала руками над головой. Сидевшие возле нее Гус и Лалли чуть не упали в обморок от потрясения, но Гус, более здравомыслящий, тут же выбежал позвонить Шарлотте. Из холла, дожидаясь, пока соединят, он рассеянным взглядом смотрел на рой девочек, толстушек и заморышей, которые суматошными стайками бегали из угла в угол, на скучающих денди, которые дымили сигаретами, с пренебрежительным видом глядя друг на друга, на девиц полусвета, щеголявших в фиолетовом — фиолетовые платья, фиолетовые веки, фиолетовые губы, на иссохших старых вояк, на сеньор, которые подтаскивали складные стульчики, собираясь начать партию канасты.
— Ровер Бой! — выдохнул Гус и, повесив трубку, побежал назад, туда, где в ажиотаже размахивала руками Мэриленд, повторяя со слезами на глазах: — Му old mammy should have seen this! She raised Rover Boy on clover and alfalfa, she did! [92]
— Ничего особенного, моя красавица, — выпалила Лалли. — Меня вот вырастили на всяких мистиках от Платона до Гуисы и Азеведо, хотели, видите ли, чтобы я отличала косметику от космологии и звезду экрана от созвездий Зодиака. Ну не смех!
— She says she understands your feelings, [93]— перевел Гус.
— Oh, that’s sweet! [94]— всхлипнула Мэриленд Эйнсворт, и слезы покатились по ее немыслимо веснушчатому лицу, оправленному в голубые сумерки.
— Soapy, Mister So-and-So [95]— самый дивный мужчина в Мехико! — шептала Шарлотта, водя наследницу мыльной империи от одного приглашенного к другому. На стенах, обитых оранжевым шелком, красовались фотографии с автографами знаменитостей: Шерли Темпл, доктора Атля, Сомерсета Моэма, Эльзы Максуэлл, герцога и герцогини Виндзорских, Али Чумасеро и Виктории Окампо. Общество группировалось вокруг пуфов, рассеянных там и сям, как грибы: на одном сидела Лалли, на другом — Хуниор, на третьем — Педро Казо. Играл скрытый электрофон — чередовались Жаклин Франсуа и «Лос Панчос». Венок из гардений с вплетенными в него незабудками, образующими слова «РОВЕР БОЙ», наполнял гостиную трояким запахом — венчания, исповедальни и свежего мха.
Читать дальше