Карлос Фуэнтес - Край безоблачной ясности

Педро умолк.

— Нужно, чтобы было кому рассказать… перед концом, за минуту до конца.

— Расскажешь какому-нибудь федералисту.

— Не дадут времени. Найдут одного — тут тебе и конец. Найдут вместе с другим — прежде чем упасть, встретишься взглядом с товарищем.

— Нужен кто-нибудь, кто простил бы тебя, — сказал Педро.

А Гервасио подумал, что прощают стервятники, прощает земля, в которую превращаются останки, прощает червь, справляя свой пир. Стоя под сосной, он простер руку над долиной: он почувствовал в эту минуту, что где-то вдали от его израненных товарищей, вдали от этой скованной, дышащей пылью, унылой земли или где-то глубоко в ее недрах, иссушенных багровыми султанами пожаров и пламенем костров, на которые всходило столько мучеников, или где-то высоко над морем лесов, изглоданных засухой, искалеченных вырубками, — где-то на том краю нерасчлененного мира, который зовется Мексикой, должно таиться спасение такого человека, как он, измазанного в нечистотах и изнемогающего от усталости, отсутствующего в памяти других мексиканцев, но верного им, и верного им только тогда, когда он верен себе самому. Спастись сегодня, спасти себя, свою шкуру, чтобы завтра спасти остальных. Они хотят, чтобы я умер вместе с ними; эта безличная, общая смерть кажется им не такой страшной. Они считают, что мой долг погибнуть вместе с ними. Они даже предпочли бы, чтобы я умер раньше и тем облегчил им смерть. Я готов спасти их, если они дадут себя спасти. Но только если я сам спасусь, я смогу сегодня спасти их, а завтра других.

— Вы же видели с банши, — говорил Фроилан, — как расстреляли и бросили в огонь генерала Эрнандеса. Его увели одного. То же самое ждет и нас, если нас схватят опять. Лучше уж здесь, в горах, всем вместе.

— Я не хочу умереть ни один в лесу, ни в тюрьме, окруженный врагами, — всхлипнул Синдульфо.

Пола отступил и сухой веткой хлестнул Синдульфо по спине; свет, пробивавшийся из долины, смягчал гневный блеск его глаз.

— Дурак! Чего ты болтаешь? Не понимаешь разве, что ты и так обуза для нас со своей больной ногой, будь она проклята?! Чего ты еще хнычешь, тоску наводишь? Я тебе покажу!

— Ладно, ладно, старшой… больше не буду.

— Хватит, Гервасио, — удержал его за руку Фроилан. Из леса тут и там стали подниматься дымки и потянуло запахом смолы и горящих листьев.

— Ладно, пошли. В лагерях уже кухарят: видите дым. Каждый такой столбик может означать и друга и врага. Но кто проголодался, пусть идет прямиком к любому…

Близ Трес-Мариас они разделились. Фроилан поддерживал Синдульфо, обняв его за пояс. Педро шел позади Гервасио, понурив голову и растирая руки, чтобы не закоченеть в ледяном тумане.

Земля под ногами Гервасио и Педро была холодна, как покойник; и мертвенно бледным было ее вспухающее с каждым шагом лицо — покрытые инеем скалы и ели. Чтобы добраться до первого сапатовского лагеря, надо было обойти пост федералистов, где несли караул иззябшие солдаты, и хижины, откуда доносился запах подгоревшей еды. Под вечер Педро вдруг схватился за живот и упал на колени. Его начало рвать. В лесной чаще сгущались сумерки. Педро с перекошенным ртом и выпученными глазами безмолвно просил отдыха, передышки.

— Уже темнеет, Педро. Пройдем еще кусок вместе, потом разделимся. Ну, вставай.

— Верно сказал Фроилан: как с генералом Эрнандесом. Сперва расстреляли, потом сожгли. То же самое ждет и нас, Гервасио. Лучше остаться здесь, в лесу, и умереть по-божески. Куда мы идем? Скажи мне, Гервасио, куда мы идем?

— Хватит разговаривать. Дай мне руку и встань.

— Да, на то ты и командир. Ты сильный человек, ты знаешь, что надо идти и идти. Только не знаешь куда. Присоединиться к Сапате? А что дальше?

— Идет борьба, Педро. Сейчас надо не рассуждать, а бороться.

— Бороться, ни о чем не задумываясь, как будто нет у тебя ни воспоминаний, ни предчувствий? А что проку? Думаешь, имеет какое-нибудь значение, что ты да я боремся? Сейчас, когда мы здесь одни, можно сказать, затерянные в лесу, а меня вдобавок еще лихорадит, что мы с тобой можем одни-одинешеньки? Подумай толком. Какое имеет значение, что мы сделаем или скажем? Все так или иначе разрешится независимо от нас, разве не так? Зачем же нам понапрасну жертвовать собой? Уйдем, Гервасио, подальше отсюда, подальше от этой заварухи. Пусть ветер пронесется над нашими головами. Ничего не изменится.

— Что ты предлагаешь?

— Пойдем в Куатлу, постараемся раздобыть одежду или деньги… А потом каждый подастся в свои родные места…