Карлос Фуэнтес - Край безоблачной ясности

— Еще бы, конечно, сеньор Эфраим, мы сделаем их мексиканками. Этим разрешается все: мы имеем общечеловеческую тему и в то же время местный колорит, который производит впечатление на иностранную публику. Две девушки, понимаете ли, выросли в разных условиях. Одна принадлежит к высшему обществу, другая из бедной семьи.

— Что надо для фестиваля! — снова пробурчал Табоада.

— Простите, вы уже можете считать, что у вас стоит на консоли Лев Святого Марка, — решительным тоном сказал Родриго. — Что станется с девушками? У одной есть все…

— У другой ничего, — вздохнул Табоада. — Она родилась под мостом, выхаживает братишек!

— Она сирота. Знаешь, Чино, есть один замечательный дом, который мы можем использовать. Мы придадим этим сценам самобытность и сэкономим на set [176].

Табоада пополоскал рот виски.

— Люди хотят реализма, Симон; прекрасно. Мы переплюнем итальянцев. Представь себе: трущоба, развешенное для сушки белье, судачащие кумушки, сутенер, атмосфера бесцельного бунтарства, детской преступности…

— Не забывай, что это будет цвэтной фильм. — Эфраим нетерпеливо подергивал ногой, с удовольствием чувствуя, как морской ветерок задувает в штанину и пробирается до колена. — Надо вставить что-нибудь красивое.

— На это у нас есть вторая девушка, которая живет в роскошном особняке, элегантно одевается и катается в шикарном «кадилаке», — сказал Родриго.

— Прелэстно! — Эфраим вытянул ноги, чтобы холодок поднялся выше. — Я все представляю. Большой салон, декорированный гладиолусами. Широкая мраморная лестница. Венэра Милосская на лестничной площадке. Это будет прэкрасно на широком экране.

Родриго встал и с блестящими глазами, переводя взгляд с Эфраима на Табоаду и с Табоады на Эфраима, продолжал:

— Что же происходит? Девушка из высшего общества катается с хлыщами в своем розовом «кадилаке»…

— Прелэстно!

— …она помешана на мамбо, устраивает в своем доме разнузданные оргии, когда папа с мамой уезжают по делам, начинает баловаться наркотиками…

Табоада сел на циновке.

— Не продолжайте, Пола! Я все вижу своими глазами. Другая, бедная девушка, шьет на разлаженной зингеровской машине, чтобы братишки могли ходить в школу. Но вот по случаю рождества устраивают праздничный вечер, и она всех затмевает, танцуя румбу. Ее видит один импресарио…

— Прелэстно! Самая подходящая роль для Дидо дель Мар.

— Между тем другая курит марихуану, путается с котом, попадает в руки вымогателей…

— Великолепно, сеньор Табоада! — Родриго описал рукой круг. — Идея контрапункта просто гениальна. Девушка из высшего общества в сочельник со стыдом подходит к родительскому дому. Она смотрит с улицы на освещенные окна особняка, где дают рождественский ужин. Плачет. Не решается войти.

— На ней платье с блестками и ажурные чулки, верно? — воскликнул Табоада как раз в ту минуту, когда с его век упали тампоны.

— Да. Слишком поздно. Она перебегает через улицу, и ее сшибает грузовик.

— А тем временем другая, бедная девушка, выходит замуж за импресарио.

Табоада вытирал полотенцем пот.

— Что надо для фестиваля!

Родриго снова улыбнулся. Да, он вступил в игру, но он еще покажет им себя; пусть они пока смотрят на него, как хотят; он им покажет… он напишет блестящий сценарий, он когда-нибудь всех поразит своим талантом. Его будут сравнивать с Эйзенштейном, Пудовкиным, Флаэрти. Родриго расхохотался.

— Тихонько, тихонько… — Эфраим снова нетерпеливо подергал ногой. — Нужны красавчики для женской публики.

— И чтобы они пели, — пробурчал Табоада и с удовлетворенным видом опять разлегся на мате. Слуга, задыхающийся в сорочке с крахмальной манишкой и полосатой куртке, подошел положить лед в стаканы.

— Любовник девушки из высшего общества, — Родриго с воодушевлением пососал соломинку, — поет болеро в фешенебельном кабаре. А импресарио, наоборот, молодой человек, выросший в деревне, на лоне природы, и, когда свободен от дел, одевается, как ковбой, и поет серенады бедной девушке.

— Пока она молится святой деве. Надо считаться и с религией.

Родриго окинул взглядом эспланаду виллы Табоада. На столиках красовались каменные ступки, превращенные в пепельницы, глиняные кувшины и другие предметы индейской кухонной утвари. «А на кухне, — подумал Родриго, — наверное, пользуются скороварками и миксерами». Он едва удержался, чтобы не спросить у Эфраима, выставляют ли напоказ в гостиных голливудских домов сковороды и кастрюли из огнеупорного стекла. Тут снова раздался басистый голос Табоады.