Карлос Фуэнтес - Край безоблачной ясности

Наташа, которую тащил за собой большой датский дог с желтыми, как яичные желтки, глазами, возглавляла маленькую процессию, направляющуюся по Калетилье к бару «Бали». Широкополая шляпа китайского кули, шелковая косынка, завязанная под подбородком, и огромные черные очки почти полностью закрывали ее лицо. Она сохранила стройность и могла позволить себе ходить в черных slacks [167]и пестрой рубашке. Шарлотта, слегка отстававшая от нее, помахивала пухлой рукой всем знакомым, которые плескались в море, полном масла и слюны, или лежали на матах вдоль маленького пляжа, когда-то чистого, а теперь превратившегося в свалку пустых бутылок, кокосовой скорлупы и маслянистого человеческого месива. За ними следовали Бобо и Гус; первый непоправимо расплылся, чего сам все еще не замечал, — узкие плавки походили на сухой лист, случайно упавший на тесто. Гус в полосатом халате шел припрыгивая — перескакивал через тлеющие окурки. С моторной лодки их окликали, размахивая руками, Кукис и Хуниор, снимавшие с себя акваланги и водолазные очки, в которых они напоминали гладких ящериц.

— От Нептуна к Вакху, дорогие! — крикнула Шарлотта, щуря близорукие глаза навыкате, как у уачинанго, утопавшие в густой пене сморщенных век, и указывая на осененный хохолком старой пальмы бар, который полнился звуками гитар и звоном бокалов. Наташа привязала собаку к одному из столбов домика в деревенском вкусе, в котором помещался «Бали», и отыскала свободный столик. В час дня бар начинал наполняться людьми в купальных костюмах, попивавшими из высоких бокалов «Tom Collins» и «Plater’s punch» [168]. Трио гитаристов, непременная деталь мексиканского колорита, наигрывало приторные песенки. Все, кто хотел, чтобы их видели в Акапулько, приходили сюда в этот час, и бар «Бали» набивался до отказа. Последними появлялись аристократы с яхт и моторных лодок, носившиеся на водных лыжах с риском срезать головы пловцов. Шарлотта, Гус и Бобо пробирались к столику, занятому Наташей. Старая куртизанка отдувалась, окруженная группами потных молодых людей с высокими хохолками, засученными до подмышек рукавами рубашек и медальонами со святым сердцем на груди. Одна из этих групп теснилась вокруг какой-то девицы с гладкими крашеными волосами, которая непрерывно курила, не понимала намеков и просила помочь ей ослабить бретельки купальника.

— Вы видели Кукис и Хуниора? — спросила Шарлотта, садясь. — Честное слово, Наташа, раньше нужно было avoir plus de cachet [169], чтобы прицепиться к стольким миллионам. Представь себе, эта Кукис была продавщицей в парфюмерном магазине, а теперь, как видишь, бывает на всех наших parties и чванится своим Хуниором; ведь у него денег куры не клюют и к тому же он настоящий красавчик.

К столику подошли Гус и Бобо.

— Еще одна такая прогулочка по диким пляжам, и я отдам концы, Наташа, — простонал Бобо.

— Фу, до чего здесь стало скверно, — вмешался Гус, отряхивая пыль со своего полосатого халата. — Лет двадцать назад Акапулько был шикарнейшим местом. Никто тебя не знал, и ты мог в шесть вечера голышом бегать по Орнос. Никаких туристов, все нетронуто, девственно…

— А ты был юнцом, — сказала Шарлотта. — Ах, Гус! Это, конечно, не Канны, но в нашей паршивой стране скажи и на том спасибо. По крайней мере, видишь знакомые лица и можешь покрасоваться в обществе богачей. И потом, на что тебе жаловаться? В газетах пишут, что ты приехал сюда, что ты катался на яхте Хуниора, что ты был на вечере у Роберто Регулеса. А все это, к твоему сведению, выражается в девальвированных песо. Ты возвращаешься в Великий Теночтитлан, и тебя засыпают приглашениями, ты завязываешь связи и процветаешь, толстячок! Не порть себе кровь!

Гус облизнул соль с пухлых губ.

— Какой материализм, Шарлотта! Раньше в Мексике было немножко больше духовности. Интеллектуалы были интеллектуалами и не якшались с людьми из высшего общества. А теперь все перемешалось, художник корчит из себя светского человека, порядочная девушка выдает себя за синий чулок, и никто ничего не понимает. Мы просто на людей не похожи!

К столу подошли мокрые Кукис и Хуниор:

— Привет! Закажите нам три «алька-сельтер» и один «ромпопе». Мы сейчас вернемся. Море просто божественно! — И парочка, взявшись за руки, побежала к воде.

— После этого откровения пусть мне подадут двойную текилу, — вздохнула Шарлотта. — Что я вам говорила? «Ах, ах, море божественно!» Святой Пепитон Уамучильский! Comme elle est spirituelle celle-là [170], эта девица.

— Это единственный способ преуспеть, — сказала Наташа с тоскливым вздохом, не вязавшимся с ритмами тропической музыки. — Как начала Норма Ларрагоити? Или Сильвия Регулес? Tu le sais, chérie [171]. Обе они вульгарные женщины из среднего класса, которые подцепили миллионеров, говоря, что море божественно, и закатывая глаза. Мексиканцы не хотят иметь проблем со своими женщинами. Им нужны только дурочки, которые спокойны и всем довольны, раз есть деньги, и every now and then [172]ложатся, как трупы, безропотно принимать потоки спермы от самодовольных самцов…