Карлос Фуэнтес - Край безоблачной ясности

— Как видите, то, что нас разделяет, не так существенно, как то, что нас могло бы объединить.

— Если бы я не подозревала, что вы интереснее, чем сами подозреваете, я сказала бы, что вы приближаетесь к опасной грани, рискуя впасть в пошлую претенциозность.

— В самую точку. Но позвольте мне продолжить свою мысль: если бы статистик, не лишенный воображения, захотел бы подобрать для вас место в своей классификации, он занес бы вас в графу новинок под рубрикой «социальные посредники».

Норма залпом выпила свой коньяк.

— La Procuratrice des Hauts Lieux [161]— dat is mi… [162]

— Я думаю, Роблес инстинктивно понял — в нашей стране наречие «инстинктивно» восполняет все недостатки понимания, — что его денег и достигнутого положения недостаточно. А на другой стороне были те, кто по опыту знал, что тоской по былому блеску и заплесневелыми титулами не прокормишься. Ergo, Норма Ларрагоити…

— Ergo, Норма Ларрагоити… Social Climber Number One [163]. Вот это да!

Сьенфуэгос скользил взглядом по мягким линиям тонкой фигуры Нормы, полулежавшей на софе. Во власти того же инстинкта, что и она, Икска расслабил и напряг мускулы. Он почувствовал, как по всему его телу разливается желание, казалось поднимающееся снизу, от ног, обретающее силу в чреслах и током бегущее из глаз к глазам Нормы, к ее лону, ее ногам. Норма, смотревшая на него, как завороженная, почувствовала, что глаза ее затуманились, и, поглаживая себя по щеке, смехом прервала паузу:

— Знаешь, Икска, когда Федерико мне сказал, что ты придешь ужинать, я подумала, что ты женщина, — вот так имечко! И теперь мне опять приходит это в голову. Откуда у тебя такое лицо, чудо-юдо? Почему ты не стрижешься crew cut [164]? То ты мне кажешься цыганом, моя прелесть, а то вдруг превращаешься в суровую богомолку.

— Послушай, Норма…

Норма вскинула руки и пригладила растрепавшиеся светлые волосы:

— Ну, хватит. «Те, что на другой стороне, инстинктивно скисли», — говорила она, передразнивая Сьенфуэгоса.

Но она уже понимала, что ее обычные приемы в данном случае недостаточны, что Икска Сьенфуэгос не Родриго Пола. Она облизнула губы и закрыла глаза. Сьенфуэгос бросил рюмку на пол, и она разбилась вдребезги, но Норма не пошевелилась.

Я не должна позволять ему говорить то, что он хочет сказать мне. Почему он, и никто другой? Мой мир создан, мне стоило труда достигнуть этого, и теперь я хочу только пользоваться всем тем, что имею, а этот человек говорит слова, слова, которые заставляют меня желать все больше, и больше, и больше, пока я не взорвусь; и заставить его замолчать я могу не словами, а лишь своим телом, и никогда еще я не чувствовала свое тело таким опасным и таким радостным, никогда, ни в тот, ни в другой раз, ни с Пьером, ни с Федерико — с Федерико я тоже была один раз, одну, монотонно повторяющуюся ночь, — и мое тело потребует свое и заговорит само, помимо моего желания, — ведь мне нечего желать, я уже наверху, где никто не может прикоснуться ко мне и причинить мне вред, — и я уже не могу подняться выше, потому что погублю себя, да, и взорвусь, да, взор…

Икска бросил на пол рюмку Нормы, и она тоже разбилась.

Ты любовь, подобная смерти, подобная океану, способному вместить в свою глубь, безвозвратно поглотить миллионы тел

Любовь, подобная смерти, потусторонняя любовь, которую мы не можем запятнать, Икска, которой нет места в жизни, у которой свой мир и своя смерть, к которой мы не можем прикоснуться своими грязными руками

Потому что настанет день — ты когда-нибудь думала об этом, Норма? — когда тебя уже не будет здесь, когда уже ничто не скажет другим: «Это Норма Ларрагоити» (когда о тебе уже не будут вспоминать и ты никому не будешь нужна, когда уже не будут знать, что Норма Ларрагоити существовала и была на самом верху)

Норма раскрыла глаза и оглядела Сьенфуэгоса, который стоял, расставив ноги и сжав кулаки. Ей хотелось уловить в его позе и выражении лица покорность, благодарность: то, что выказывали ей другие, когда домогались ее.

— Разве есть что-то недосягаемое для нас, коль скоро мы такие, какими вправе быть?

— Да, есть…

— Почему ты так думаешь?

— Я не думаю. Я только что ощутила это вместе с тобой.

Норма, полулежавшая на couch [165], ощутила легкое презрение к себе самой. Она чувствовала, что теряет самообладание; прислушивалась к себе, к своему затаенному, неприметному для Сьенфуэгоса дыханию, прерывистому дыханию раненого, но счастливого животного, к трепету каждой клеточки тела, которое она еще по-настоящему никому не дарила, а теперь хотела принести в дар во имя мертвой, недосягаемой ни для нее, ни для него, трансцендентной любви.