Карлос Фуэнтес - Край безоблачной ясности

— Вы профессиональный шантажист, сеньор Сьенфуэгос?

— В известном смысле… Я хочу сказать, что со мной вам нет надобности притворяться. Принимайте меня таким, как я есть, или сразу прогоните меня.

— Я уже сказала вам: меня привлекает опасность… или радость.

— Какое чувство вызывают у вас имена: Санта-Мариа-дель-Оро, Родриго Пола, Педро Казо, асьенда де Сан-Фермин, Наташа, Пимпинела де Овандо? Чувство опасности или радости?

— Если вы считаете меня выскочкой, или social climber [158], или проституткой, мне это смешно, — сказала Норма, закуривая «Парламент». — Если вы считаете меня снобом, мне грустно. Кто в наши дни не сноб в том или ином роде?

— А в каком вы?

— Мой снобизм сводится к желанию вращаться среди людей с именами, иметь деньги и чувствовать себя принадлежащей к цвету этой страны. Вы знаете, что такое вырваться из убогой жизни мексиканского среднего класса? Вы знаете, каково тебе, когда ты обречена в силу бог весть каких законов оставаться заурядной, неприметной, плохо одетой, стыдящейся самой себя, унылой, уныло целомудренной, даже когда теряешь девственность? Я выросла в этой среде, и если бы я поплыла по течению, я бы сейчас продавала лосьоны в каком-нибудь магазине и мечтала бы только о том, чтобы ходить по субботам в кино. Называйте это снобизмом, или талантом, или жаждой жизни, но я здесь, наверху, а они остались там, внизу.

Норма встала.

— Я запрещаю вам упоминать о них. Я сама это сделаю: моя мать, мой брат. Они не сумели выбиться в люди или не имели для этого нужных качеств. А такие победы одерживаются в одиночку, их нельзя разделить. Если это снобизм, я горжусь своим снобизмом. Вот и все.

— Быть может, снобизм нечто более серьезное, чем то, о чем вы говорите. Быть может, это не что иное, как форма духовной слепоты, при которой все вещи рассматриваются в себе, без атрибутов. Интеллектуальный сноб, который рассматривает интеллект как таковой, социальный сноб, вроде вас, сноб-невежда, для которого ничего не знать признак превосходства, сноб по части внешности, словом, сноб любого толка все лишает содержания. То, чему он отдает предпочтение, хорошо, то, что он отвергает, плохо. Половина мира умирает для снобов, потому что они к ней безразличны. Однако мир никогда не сводится к своей половине, к той половине, которая для нас желательна. Но вернемся к вам: я считаю вас только Нормой Ларрагоити, женщиной, которой Федерико Роблес обязан своим самоутверждением, чувством своего отличия от тех, кого он оставил позади, преодолением комплекса неполноценности. Словом, его приспешницей.

— Вы очень остроумны. Почему бы вам не сказать то же самое Федерико? Он self-made man. Что до меня, то я просто проделала свой собственный путь отдельно от Роблеса. Если я и помогаю мужу, то только так, как сегодня вечером: разговаривая с незнакомыми людьми о Малапарте.

— Вы в самом деле так думаете или просто не отдаете себе отчета в своей роли? Да ведь вы, Норма, настоящая боевая подруга Роблеса: разве смог бы он без вас, без вашей светскости, без вашей нахватанности выбраться из трясины — я говорю это не с презрением, а с сознанием, так сказать, вязкости, засасывающей силы, присущей нашей народной жизни, — полностью избавиться от гнетущего груза своего происхождения? Неужели вы думаете, что для этого было бы достаточно денег и успеха?

Норма поглаживала себя по щеке:

— Вы почти дословно повторяете то, что я сказала ему, когда мы познакомились. — Она сложила бантиком губы и распахнула ресницы, придав лицу карикатурно-наивное выражение: — «Надо наслаждаться жизнью в этом новом, веселом, космополитическом Мехико, не правда ли? Наслаждаться жизнью, потому что каждый имеет на это право, когда работал всю жизнь. Но наслаждаться жизнью можно только с настоящими мужчинами. Порядочная девушка встречает так много ничтожеств, тряпок и так мало мужчин, которым она могла бы помогать, ну, мало ли, в тысяче мелочей: в вопросах светской жизни, одежды, хорошего вкуса, искусства пользоваться жизненными благами, — вам так не кажется, сеньор Роблес?»

Икска и Норма рассмеялись. Она весело налила себе рюмку, чокнулась с Икской, и они опять засмеялись, как сообщники.

— А знаете, Сьенфуэгос, хорошо распахнуть душу. Вы мне нравитесь.

— Осторожно! Не забывайте о том, что я могу ужаснейшим образом шантажировать вас батраком Ларрагоити.

— Touché [159]. Но вы уже давно в курсе дела. А ни один из этих кретинов, которые меня окружают, не разузнал о моем маленьком секрете. Но если бы даже вы вздумали интриговать против меня, они вам не поверили бы. Мое pose [160]и мои драгоценности сильнее всех ваших слов.