Владимир Кормер - Наследство

— …Дни, проведенные с ним, — говорил тот, — принесли нам всем столько светлой радости, что тесное и скорбное, более удручающее тело, чем душу, только ярче оттенило и углубило ее живительную силу, укрепляющую веру и дающую уразуметь и ощутить радость Креста. Слава и благодарение Господу. Вы правы, когда говорите, что смысл жизни в несении всего посланного нам… Когда близко придвигаются устрашающие душу испытания, мы должны молиться так, как молился Он в Гефсимании, склоняясь под Его высокую и всегда милостивую волю…

Потом опять были поминки, но Мелик почти ничего не ел, кусок не лез ему в горло, он смотрел лишь на колдуна, который был теперь в обыкновенной косоворотке, и на девочку. Тетка сказала: «Ну, дети, пойдите поиграйте во дворе, погуляйте». Девочка, скромно потупясь, тут же послушно встала, Мелик, сам не свой от смущения, вышел за нею.

Во дворе они сели на крылечко. Мелик не знал, что сказать ей. Она молчала, загадочно улыбаясь.

— А тебе сколько лет? — решился Мелик.

— Четырнадцать. А тебе?

— Мне тоже, в аккурат, — соврал он. — А ты что же, значит, с ними?

— С кем, с ними?

— Ну с этими, — показал он. — С колдуном!..

— С каким колдуном?!

— Ну с этим… в золоте.

— Боже мой, Боже мой! — запищала она, делая вид, будто давится от смеха. — Какой же он колдун? Что ты говоришь? Он же священник, священник!

Он был растерян:

— Какой же священник? Поп, что ли? Их ведь давно нет, в религию одни старухи верят. Поп — это в церкви, а у нас и церкви нигде нет. Вон в Покровском одни стены остались. До войны все взорвать хотели, магазин строить, да не успели.

Она посерьезнела, нахмурила брови.

— Ты ничего, ничего не понимаешь! Так нельзя. И запомни прежде всего, что Церковь не вне нас, а внутри нас. И вообще, сейчас монашеский подвиг как бы слился с миром, то есть мирской подвиг все более приобретает черты аскетизма и строгости.

Он захлопал глазами:

— Ты что же, и в Бога веруешь?

— Конечно! — горячо сказала она. — А про колдунов глупостей не смей повторять! Он святой человек!

— Как это святой?

— Так. Он с Богом говорит. На нем греха нет.

— Чего?

— Не понимаешь? Греха нет — это значит, что он живет по заветам Христовым, праведно.

— Как же это правильно?! — внезапно нашел он в себе силы к бунту. — Сейчас война! Отечество в опасности! А он на чердаке сидит! Все работают, воюют… Значит, он дезертир, а не святой!

— А ты работаешь?!

— Я?! Я вон всю зиму за больным ухаживал. Весь дом на мне был. За дровами, за водой. Сготовить, перевязку сделать, все я! За хлебом с ночи постой-ка! А вы тут песни поете! Что, помогли отчиму ваши песни? Эх, вот взять бы да сказать про вас кому следует! Тогда узнаете!

— Ты предатель! — крикнула она, вскакивая.

— Это не предательство, а долг каждого гражданина! А за недоносительство знаешь что бывает!

Со слезами она кинулась в дом. Он не ожидал, что все так получится, как дурак потоптался на крыльце, плюнул и пошел туда же.

По лицам сидевших за столом он догадался, что она, безусловно, все им рассказала, но никто из них не попрекал его. Неприкаянно он слонялся по дому. Они старались не смотреть на него. Тихо выйдя в сени, он услыхал, как на лестнице священник говорит тетке:

— Ничего, ничего, не надо торопиться. Нехорошо, конечно, что упустили мальчонку, оставили его одного, ему трудно одному. У Василия Гавриловича сил-то уж не доставало на это…

Тетка подхватила:

— Вот-вот, у него-то уж сил не было, а сестра-то моя, покойница, ведь не подпускала меня к нему. «Дурман все это!» — кричала, все иконы в печке сожгла, окрестить не дала. Тоже ведь больная была. Как уж я ее увещевала…

— Обидно, обидно, — согласился священник. — Будем молиться за него…

Той осенью и зимой он проводил у тетки чуть ли не все дни и всякий раз виделся с отцом Иваном, который взялся наверстывать с ним упущенное по школьной программе, — школы в ближайшей округе все еще были закрыты. Они занимались арифметикой, русским языком, писали диктанты; отец Иван рассказывал то, что сам помнил, из русской истории, подходящей книги все никак не могли достать, учили они и немецкий, но не слишком прилежно, не хватало времени, много было забыто первоочередного. Зато, чтобы сделать отцу Ивану приятное, Мелик учил наизусть молитвы, пробовал читать Евангелие, расспрашивал про Иисуса Христа, Богоматерь, про жизнь святых. С Таней он тоже виделся теперь часто, она приезжала с бабушкой теперь почти каждую неделю и иногда даже вела какой-нибудь урок вместо отца Ивана.