Роберт Кормер: Среди ночи

Я и моя сестра. Моя сестра и я. Мы поддерживаем друг друга все эти годы, хотя у нас не редко возникают споры, например об обязанностях друг перед другом. Телефонные звонки, например. Я старался игнорировать их, они мне были не нужны. Но теперь вместо отца ей нужен сын.

Я это пишу. Я никогда не вел дневник или еженедельник. Мне было достаточно моих мыслей и воспоминаний, но теперь, когда она начала все сильнее напоминать о себе, я нашел необходимым записывать все происходящее. Зачем? Для собственной пользы, чтобы иметь доказательства самому себе на случай, если все-таки что-нибудь произойдет.

— Хватит претворяться, — говорит мне она. — Ты знаешь, что может случиться.

Я игнорирую ее слова, не отвечаю.

— Что, разве не так? — спрашивает она.

— Что? — неохотно отвечаю я, не желая быть вовлеченным в ее планы, и понимая, что я не смогу ей противостоять.

— Разве ты не знаешь, что может произойти? Подумай о том, что случилось со мной. Я — та, кому пришлось все это пройти.

Мою сестру зовут Луиза, но все называют ее Лулу, потому что, когда она была маленькой, то не могла правильно выговорить свое имя — выходило нечто похожее на «Лу… Лу…»

Мы все время вместе, и, несмотря на то, что я более чем на год ее старше, она обращается со мной, как с ребенком. Она имеет обыкновение ласкать меня словами «мой Бэби» или «мой сладкий» и продолжает называть меня малышом.

Даже, когда она была совсем ребенком, то старалась заменить мне мать. Она любила касаться моего лица, щекотать меня или гладить мои волосы. Она щупала меня, щипала, массировала мне руки и ноги, и это сводило меня с ума. Я начинал хихикать, затем смеяться, после чего у меня уже болел живот.

«Хватит, хватит!» — кричал я, и она, наконец, останавливалась, обнимала меня и целовала сначала в одну щеку, а затем в другую. Мое лицо становилось влажным от ее поцелуев, а иногда и от ее слез, и она говорила мне о том, как она меня любит: «Я всегда буду заботиться о тебе, мой Бэби, я никогда тебя не брошу».

И я ей верил.

После смерти наших родителей мы жили у тети Мэри, которая приходилась родной сестрой нашей покойной матери. Она никогда не была замужем и преподавала во втором классе школы прихода Святого Луки. Каждый день после уроков она посещала костел этого же прихода, расположенный напротив школы. Каждый вечер перед сном она становилась на колени и молилась, перебирая четки. Она прочитывала не менее трех молитв. Она занималась домашним хозяйством так же, как и учила на уроке детей, укладываясь в отведенное ей время. Для нас у нее было отведено время с семи до восьми вечера. Весь этот час она посвящала нам — мне и Лулу, как и мы, оставляя все на это время, принадлежали ей. Мы вслух читали книги, ставили маленькие спектакли, которые показывали ей, по сценариям, написанным Лулу, пользующейся главным образом своими собственными версиями увиденных ею кинофильмов или телевизионных шоу. Одна из них напоминала последние сцены из старого кинофильма, который назывался «Холмы Вьютрина», где она была в роли умирающей в постели Кэтти, а я был Хелифом, который должен был после ее смерти взять ее на руки и поднести к окну. Но когда я это делал, то у меня подворачивались ноги, отчего она тут же начинала беситься, и я тоже. Я не хотел, чтобы она даже претворялась, что умирает — даже в поставленной ею пьесе. Иногда она переключалась на что-нибудь комическое — ей все время хотелось развеселить тетю Мэри, что было нелегко. И, когда тетя Мэри вдруг начинала лопаться от смеха, то Лулу была в восторге, главным образом, когда она изображала Люси из телесериала «Я без ума от Люси», и мне, конечно, доставалась роль самого Рики Рикардо. Она специально репетировала со мной его акцент.

Тетя Мэри была нашей матерью и отцом, а также всеми нашими дядями и тетями, вместе взятыми. У нас никого не было — только мы втроем. Наши родители мерли, когда мы еще были совсем маленькими. Мне вообще не удавалось вспомнить ни кого из них, хотя Лулу утверждала, что она их помнила. И, когда мне было грустно, то она рассказывала мне о том, как они любили танцевать, как они включали радио или опускали иглу на пластинку и кружили вдвоем по кухне, а затем, уплывали то в одну, то в другую комнату, не выпуская друг друга из объятий. Они скользили по кухонному линолеуму, и их ноги будто бы не касались пола.

— Как ты можешь все это помнить, если я не помню ничего?

— Думаю, что моя память ярче, чем твоя, — ответила она мне.