Владимир Кормер - Наследство

— Стань поближе, — приказала шепотом старушка. — Слушай, что я тебе буду говорить. «Житейское море» сейчас будет, слушай меня.

Мелик был возмущен тем, что старуха распоряжается им и велит ему слушать их тайные песни, вообще тем, что тетка притащила его сюда. Со злорадством он сказал себе, что при отчиме-то она на это не решалась, а сам отчим, конечно, не бывал на этих сборищах, разве что лечил у колдуна ногу. Он вспомнил, что мать с теткой тоже скорей всего не очень-то ладили, вспомнил, как тетка однажды ругала его мать и как говорила, когда мать уже лежала в гробу, установленном на двух табуретках, что это она, тетка, сама во всем виновата. Он ощутил уже не страх и не возмущение, а негодование. И опять мысль о девочке останавливала его; он видел лишь ее затылок, когда стоявшие меж ними кланялись колдуну, но чувствовал ее присутствие каждое мгновение, ему казалось, что она чувствует его присутствие тоже и украдкой смотрит на него.

Меж тем старуха, крепко взявши его за руку, запела ему в самое ухо:

— На кресте пригвождаем, мученические лики к Тебе собрал еси, подражающие страсть Твою блаже. Темже Тя молим: к тебе преставлыыагося ныне упокой. Неизреченнюю славою Твоею, егда придеши страшно судити миру всему, на облацех, благоволи избавительно светло стрести Тебе, его же от земли приял еси, верного раба твоего…

Теперь, по прошествии многих лет, ему мерещилось порою, что именно тогда, слушая старушку Леторослеву, он постиг смысл этих слов и с лету запомнил их. Но вряд ли это было так: он помнил и то, как упрямо и злобно освобождался он от цепкой старухиной руки, так что в конце концов привлек к себе общее внимание, и тетка бесшумно про шла меж поющих и стала около него с другого боку.

— Еще молимся о упокоении души усопшего раба божия Василия, — пропел колдун, — и о еже проститися ему всякому прегрешению вольному же и невольному-у-у…

Мелик еще раз попытался вырваться.

— Или стой спокойно, или совсем уходи, — сказала тетка.

— Боже духов и всякия плоти, — зашептала старушка, — смерть поправый и диавола упразднивый, и живот миру твоему даровавый, сам, Господи, упокой душу усопшего раба твоего Василия в месте светле, в месте злачне, в месте по-койне, отнюдуже отбеже болезнь, печаль и воздыхание, всякое согрешение, содеянное им, словом, или делом, или по мышлением…

Вдруг он с ужасом увидел, что все опускаются на колени, и старуха, и тетка, и девочка. Старуха тянула его к себе, вниз. Он уже не смел противиться. Стоять на коленях было неудобно, жестко, больно и, главное, унизительно. Старуха почти легла на пол и должна была отпустить его руку. Воспользовавшись этим, он поскорее встал, глядя на стройную девочкину спину. Он был недоволен, когда и остальные поднялись и опять загородили от него девочку.

Наконец колдун перестал бормотать и петь и заговорил по-человечески, снова не совсем понятно, но все же по-русски. Он говорил о том, какой хороший человек был отчим, это Мелик понял.

— …Это была одна из тех встреч, когда в таинственных недрах беспредельности встретились около Него два дотоле незнакомых друг другу человека и стали родными. Иногда люди сами ищут встреч, добиваются их, повинуясь велению зародившегося чувства, или с какою-либо определенной целью, но здесь все было, по-видимому, как говорится, случайно. Но эта случайность была необходима для обоих, чтобы друг через друга, и не где-то даже около, а в себе самих увидеть этот дивный Лик, который уже никогда не забудется. Бывают такие минуты, когда чьи-то всевидящие очи с бесконечной лаской любви заглянут тебе в душу, и всё заулыбается им навстречу, засветятся самые темные бездны неразгаданного и смутного, смолкнут вихри земного и преисподнего, и все твое существо как-то разом войдет в область сверхвременного и неизмеримого, где все просто и ясно, где такой светлый и блаженный покой…

Слушая колдуна, Мелик вначале истолковал это так, что тот говорит о встрече отчима с его (Мелика) матерью, об их любви друг к другу. Ему было приятно, что тот так красиво говорит о них; он удивился: он и не знал, что у них была такая любовь. Лик, который никогда не забудется, — он догадался! — это могло быть сказано про него самого, хотя тут не все было ясно. На всякий случай он даже улыбнулся, ища взгляда говорившего, но говоривший смотрел почему-то не на него, а на отчимова сослуживца, наладчика из мастерских, квартировавшего тут же в Покровском, и все остальные тоже поглядывали в ту сторону. Мелик знал о нем только то, что они с отчимом иногда пили водку и что у мастера была «бронь». Он заподозрил, что все-таки ошибся, речь шла не о нем, Мелике. Уязвленный, он стал вслушиваться, все меньше соображая, однако, о чем же рассказывает колдун.